Сороковины Лидии Динуловой

Сегодня сороковины поэта Лидии Сергеевны Динуловой

Никогда не публиковавшееся давнее стихотворение из заветной тетрадки

Лидия Динулова

На кладбище в Берёзках

Здесь рядом незадачливые братья,
Отец и мать, любимая сестра...
Но ведь не здесь, когда придёт пора,
Не здесь земля возьмёт меня в объятья.

Но если глубже – жаловаться грех.
Земля одна.
Она одна на всех.

И тем не менее прах Лидии Сергеевны, как за месяц до этого и прах "задачливого" старшего брата - академика Соколова Бориса Сергеевича , упокоился в родовом захоронении. 8-00. ГВА.

16-00. В сегодняшнем номере газеты "Сергиевские ВЕДОМОСТИ" с пометкой "Из дневника" (рубрика "ПАМЯТЬ") опубликована статья Ольги Блиновой

ЕСЛИ КТО-ТО ЕСТЬ МЕЖ НАМИ И ВЕЧНОСТЬЮ

30 сент. 2013. Сегодня ушла Лидия Сергеевна Динулова. Хочу вспомнить историю нашей дружбы.
20 лет назад. Поэт Маша Муравьева: Оля, есть у вас на Ферме Лидия Сергеевна, у нее замечательные стихи, а ей нравятся твои газетные материалы, хочет познакомиться. Запиши телефон. Ей уже много лет, но она… ну, ты увидишь.
Записала. Мои материалы просто были на стыке журналистики и литературы. А литература была для Лидии Сергеевны тогда уже всем: радостью, спасением, смыслом.
Позвонила ей вот в какой день. Утром узнала о гибели племянника в автокатастрофе. Мальчика 22-х лет. Поняла, что одна быть не могу. Не знала, с кем сейчас могу быть. И наткнулась на ее телефон.
Она откликнулась сразу и очень спокойно. – Да, приходите.
Был конец июня. Мы пошли на озеро. – Лидия Сергеевна, у меня там знакомый пень, очень уютный, большой, прямо на берегу, за деревьями…
Вскоре поняла, что ей ничего не надо объяснять. А то, что погиб мальчиком ее сын – узнала много позже и не от нее. Иначе разве могла бы – по тому же поводу…
Мы сидели на моем пне. Наверно, почти сразу она начала читать стихи. Не свои – ее феноменальная память вмещала не одну эпоху стихотворцев. Читала великолепно - размеренно и прекрасно – не внося декламации, а просто передавая то, что в эти стихи было вложено.
Я сидела – глазами в озеро, ухом к ней. Мимо то и дело сквозили по тропинке юные пластичные фигуры – в шортах, майках. И вдруг она: - А приятно на них смотреть, правда?
Вот так – мягко, одной фразой – повернула меня изнутри вовне.
Ей тогда было семьдесят. Ее первая книга выйдет, когда ей будет восемьдесят – а до того мало кто знал, что она поэт.
В тот же день она сказала: вы пишете замечательно, но если хотите быть моим другом – никогда не пишите обо мне. Это заклятие пришлось нарушить только раз – коллеги-литераторы поручили написать в газету поздравление к ее юбилею. Я сослалась на запрет. Не вышло. Тогда сказала – ладно, но за подписью коллективной. Наутро после выхода газеты звонит: но ведь это вы написали! Это же ваш стиль! – А что-то не так, Лидия Сергеевна? – Все так…
Вот и сейчас нарушаю запрет…
Она вовсе не была закрытым человеком – наоборот. Но эта открытость миру: природе, людям - исключала одно: о себе говорить не любила. Считала, что все беды ее - заслуженная кара – за сына, которого не сумела сберечь. И по-настоящему трудно было ей слышать о себе хорошее, а тем более принимать чью-то помощь.
Было одно мое вмешательство в ее жизнь, после которого она со мной не говорила полгода. Было так.
Мы давно уже дружили. Она звонила и читала свое только что сочиненное. Всегда требовала откровенного мнения. Всегда спрашивала: обо мне, обо всех – ее интерес к людям был далек от сплетен – глубинный и добрый. Мы гуляли иногда по округе, сужая радиус, потому что много ходить она уже не могла. Уже вышла ее книга «Жизнь как есть», уже давно Лидия Сергеевна включилась в литературную среду Посада, бывала в «Свитке», куда ее сопровождал верный рыцарь – Валерий Александрович Голубев, и ее там любили – ее нельзя было не любить.
Но у нее падал слух. И на литературных вечерах она уже сидела близко к оратору и все равно слышала хуже и хуже.
Она жаловалась крайне редко. И на той прогулке нашей была не жалоба – обмолвка: вот, звонил брат… спрашивал, что мне подарить к 8 марта. Я, конечно, сказала, что ничего.
- Но Вам же нужен слуховой аппарат, Лидия Сергеевна! Почему Вы не можете сказать? - Не хочу.
Не помню, какой уловкой – врать не умею совсем – удалось добыть у нее телефон брата – Бориса Сергеевича Соколова, ученого-энциклопедиста, лауреата нескольких научных премий и – несмотря на возраст (старше сестры на восемь лет) - члена президиума РАН. Кажется, сказала, что – вот, совпадем с нею в Москве, может, там и встретимся, нужен телефон.
Позвонила. Разговор с дочерью Бориса Сергеевича: - Ой, мы вас давно знаем, теточка Лидочка столько о вас говорила! Мы завтра деньги вышлем на ваш адрес! – Марина Сергеевна, ни в коем случае! Меня тут вообще не было! Только ей, и ни слова о моем звонке, пожалуйста!
Слуховой аппарат был куплен. Но звонок Лидии Сергеевны был краток и сух: - Это сделали вы. Будете отпираться, не поверю. – Значит, не буду. – Вы не должны были. До свидания.
В ней не было гордыни – была гордость. И в восемьдесят, и в девяносто: не принимать руки: спущусь сама - при этом столько раз падала или поскальзывалась на лестницах – но тем не менее! С гордостью, приехав из «родового поместья» Лялино, звонила: все лето прожила сама, печь топила, к колодцу ходила, вам яблок насушила, приходите.
В нашу последнюю встречу впервые видела ее лежавшей. И впервые она так рассказала о лете в любимом старом доме: - Лежала. Смотрела на деревья в окне. И ничего не болит, а встать нет сил. Потом мне измерили давление: нижняя граница сорок… И, с гордостью и юмором:
- А дом починили. У меня как раз на это хватило денег. Крыша не течет. Надо мною не капало.
Ее любимое Лялино. Легендарный дом – она не раз в стихах его воспела . Эпизод, как там оказалась я, не могу не вспомнить.
Вернулась из родной Сибири. Скоро октябрь, а Лидия Сергеевна все еще в деревне. Связи нет. Кроме названия, ничего не знаю. То есть дороги. Звоню посадскому литератору Борису Калентьеву – у него машина – может, съездим навестить, волнуюсь. Он, думая обернуться за день, соглашается… Заезжает за мной в шесть утра. В Лялино мы добрались к девяти вечера: то и дело спрашивали дорогу, подверглись штрафу в Вышнем Волочке, увернулись на трассе от трейлера, прокололи и заменили шину…
В сенях на плите сковородка источала подгоревшие шварки. В комнате Лидия Сергеевна за круглым старинным столом раскладывала пасьянс.
Такое вот авантюрное путешествие. Но хотелось сделать для нее, о чем всю жизнь мечтала для себя: никого и ничего хорошего не ждешь, и вдруг…
И удалось! Борис – весь день за рулем – упал в другой комнате спать, успев сказать: не зря все же ехали, в таком разговоре побыть – а мы продолжали читать стихи и вспоминать литературу начала века и дальше, наизусть, обе, полночи наизусть. Она помнила много больше, чем я.
Уехали рано, в сенях оставив гостинцы. На обратной дороге уже бил снег в ветровое стекло. А ее увез в Посад через неделю сын Миша.
Успела впитать ауру древнего дома и заброшенного сада. Осень! Однажды такой же осенью – в трудный, почти трагический момент своей жизни, встала на своем балконе и начала сочинять совершенно атипичное для себя стихотворенье, даже в размере амфибрахия… вдруг поняла, что это не обо мне – о ней, Л.С. И посвятила ей. И не ошиблась – угадала. Потом она всегда просила ей это прочесть - «Я горжусь, что такое посвящено мне».
Еще дважды получилось сделать для нее праздник, который она потом вспоминала – привезти на Ферму Машу Муравьеву, и снова она на берегу озера читала стихи – уже только свои и только нам двоим. То есть это нам был праздник! И последний, когда мы с Надеждой Коган упросили ее поехать с вечера Ольги Аникиной с нами – продолжить, почитать стихи… ей уже было девяносто. Там, у камина, она в очередной раз поразила всех: какое бы стихотворенье – от 19 века до 20-го – мы ни вспомнили, дословно могла прочесть только она.
Ее называли посадской Ахматовой – она сердилась. Дело было даже не в уровне, просто она была другой – ни большого «я» знаменитой поэтессы, ни круга пекущихся о быте… и все же сходство было: в классике стихосложения. В огромной эрудиции. А более всего – в достоинстве, какого не бывает уже ни в ком. Это еще могло быть полвека назад…
… Иду 9 мая мимо Дома офицеров, где кончилось праздничное мероприятие, и тут чутье заставляет повернуть и подойти: вижу «скорую». Подхожу к дверце машины. Так… внутри сидит Лидия Сергеевна с черным синяком под глазом. Неудачно спустилась с лестницы.
Едем в госпиталь: – Все хирурги на операции, езжайте в ЦРБ.
В травмпункте всем говорю: это лучший поэт Посада, пропустите. Пропускают. Ей зашивают веко. Вызываем такси – все же наркоз, хоть и местный, едем домой: она на переднем сиденье. Вдруг через плечо:
- Оля, приблизьтесь, я стихи сочинила. Слушайте:
Растянула бабка ляжку.
Помогите встать бедняжке.
Облегченно хохочу.
Я давно перешла на двустишия, - говорила она в последнюю нашу встречу. Думаю, не то чтобы перешла – она жила поэзией, и каждую ситуацию по возможности обыгрывала так.
Звонок: Сегодня прочла газету «Московский комсомолец». – И? – Слушайте:
Все труднее жизни нить \На себя наматывать.- Чтобы выжить, надо жить -/ деньги зарабатывать!
Снова хохочу.
Еще разговор – после трех дней кромешной непогоды: - Лидия Сергеевна, метель стихла!
И немедленный отзвук: - Была метель. Сегодня тихо. /Угомонилось это лихо.
…Зрение… это было похуже потери слуха, она же была книгочей. Операцию не разрешали медики: не только возраст, но и шунтирование. Но она настояла. И произошло чудо. Звонок:
- Я вижу!
Вот это счастье было ей дано в последние два года – снова видеть и снова читать – лучшие книги, других она не читала.
…Иногда, и все чаще, говорила она: зачем я так долго живу?
Обращая к ней ее же юмор, я отвечала: Ваш брат еще старше. А потом, уже серьезно:
- Лидия Сергеевна. Каждому нужен старший. Тот, кто пока есть меж нами и вечностью.
…Они ушли друг за другом – ее брат и она. В здравом уме и твердой памяти.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 08.11.2013. Сороковины Лидии Динуловой