Ницше о поэтахТак говорил Заратустра «С тех пор как лучше знаю я тело, - сказал Заратустра одному из своих учеников, - дух для меня только как бы дух; а всё, что «не преходит», - есть только символ». «Это слышал я уже однажды от тебя, - отвечал ученик, - и тогда ты прибавил ещё: «но поэты слишком много лгут». Почему же сказал ты, что поэты слишком много лгут?» «Почему? - повторил Заратустра. - Ты спрашиваешь, почему? Но я не принадлежу к тем, у кого можно спрашивать об их «почему». Разве переживания мои начались со вчерашнего дня? Давно уже пережил я основания своих мнений. Мне пришлось бы быть бочкой памяти, если бы хотел я хранить все основания своих мнений. Уже и это слишком много для меня - самому хранить свои мнения; и много птиц улетает уже. И среди них нахожу я и залётного зверька в моей голубятне, он мне чужой и дрожит, когда я кладу на него свою руку. Но что же сказал тебе однажды Заратустра? Что поэты слишком много лгут? - Но и Заратустра - поэт. Веришь ли ты, что сказал он здесь правду? Почему веришь ты этому?» Ученик отвечал: «Я верю в Заратустру». Но Заратустра покачал головой и улыбнулся. Вера не делает меня блаженными - сказал он, - особенно вера в меня. Но положим, что кто-нибудь совершенно серьёзно сказал бы, что поэты слишком много лгут; он был бы прав - мы лжём слишком много. Мы знаем слишком мало и дурно учимся, поэтому и должны мы лгать. И кто же из нас, поэтов, не разбавлял бы своего вина? Многие ядовитые смеси приготовлялись в наших погребах; многое, чего нельзя описать, осуществлялось там. И так как мы мало знаем, то нам от души нравятся нищие духом, особенно если это молодые бабёнки. И даже падки мы к тому, о чём старые бабёнки рассказывают себе по вечерам. Это называем мы сами вечной женственностью в нас. И как будто существует особый, тайный доступ к знанию, скрытый для тех, кто чему-нибудь учится: так верим мы в народ и «мудрость» его. Все поэты верят, что если кто-нибудь, лёжа в траве или в уединённой роще, навострит уши, то узнает кое-что о вещах, находящихся между небом и землёю. И когда находят на поэтов приливы нежности, они всегда думают, что сама природа влюблена в них - И что она подкрадывается к их ушам, чтобы нашёптывать им таинственные, влюблённые, льстивые речи, - этим гордятся и чванятся они перед всеми смертными! Ах, есть так много вещей между небом и землёй, мечтать о которых позволяли себе только поэты! И особенно выше неба: ибо все боги суть сравнения и хитросплетения поэтов! Поистине, нас влечёт всегда вверх - в царство облаков: на них сажаем мы своих пёстрых баловней и называем их тогда богами и сверхчеловеками - Ибо достаточно легки они для этих седалищ! - все эти боги и сверхчеловеки. Ах, как устал я от всего недостижимого, что непременно хочет быть событием! Ах, как устал я от поэтов! Пока Заратустра так говорил, сердился на него ученик его, но молчал. Молчал и Заратустра; но взор его обращён был внутрь, как будто глядел он в глубокую даль. Наконец он вздохнул и перевёл дух. Я - от сегодня и от прежде, - сказал он затем, - но есть во мне нечто, что от завтра, от послезавтра и от когда-нибудь. Я устал от поэтов, древних и новых: поверхностны для меня они все и мелководны. Они недостаточно вдумались в глубину; потому и не опускалось чувство их до самого дна. Немного похоти и немного скуки - таковы ещё лучшие мысли их. Дуновением и бегом призраков кажутся мне все звуки их арф; что знали они до сих пор о зное душевном, рождающем звуки! Они для меня недостаточно опрятны: все они мутят свою воду, чтобы глубокой казалась она. И они любят выдавать себя за примирителей; но посредниками и смесителями остаются они для меня и половинчатыми и неопрятными. Ах, я закидывал свою сеть в их моря, желая наловить хороших рыб, но постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь старого бога. Так алчущему давало море камень. И сами они могли бы вполне произойти из моря. Несомненно, попадаются перлы у них; тем более похожи сами они на твёрдые раковины. И часто вместо души находил я у них солёную тину. У моря научились они тщеславию его: не есть ли море павлин из павлинов? Даже перед самым безобразным из всех буйволов распускает оно свой хвост, и никогда не устаёт оно играть своим веером из кружев, шёлка и серебра. Тупо смотрит буйвол, в своей душе близкий к песку, ещё более близкий к тине, но приближающийся больше всего к болоту. Что ему красота, и море, и убранство павлина! Это сравнение привожу я поэтам. Поистине, самый дух их - павлин из павлинов и море тщеславия! Зрителей требует дух поэта - хотя бы были то буйволы! Но я устал от этого духа; и я предвижу время, когда он устанет от самого себя. Я видел уже поэтов изменившимися и направившими взоры на самих себя. Я видел приближение кающихся духом: они выросли из них. Так говорил Заратустра © Copyright: Валерий Новоскольцев, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
