Иван СоломоновичАлексей Плужников Храм у отца Леонида был маленький – даже не храм, а так, железный вагончик. Поэтому не заметить нового посетителя было невозможно. Старик сидел на деревянном сундуке, который служил одновременно и лавочкой для прихожан, и хранилищем приходского барахла. Одет старик был неприметно, но чистенько: старый пиджачок, брюки годов семидесятых, в руках красная бейсболка «Чикаго Буллз», которую он чинно придерживал на коленях — сразу было видно, что дедушка из интеллигентов. Его слезящиеся глаза смотрели куда-то сквозь иконостас, а к губам прилипла виноватая, привычная за долгие годы, застенчивая улыбка. Когда молодой настоятель вошел в храм и стал прикладываться к иконе на аналое, старик попытался вскочить, хотя ему это далось с трудом, он прижал бейсболку к груди, как шляпу, и сделал светский полупоклон, еще более смущаясь и виноватясь. Уши у старика были большие, мясистые, из них торчали пучки рыже-стальных волос, такая же буйная поросль торчала из характерного носа. Отец Леонид стариков уважал, поэтому тоже приветливо улыбнулся, поздоровался и спросил: — Вы что-то хотели? Меня ждете? Старик обрадовался, увидев, что к нему ласково обратились: — Нет-нет! – мягко пришептывая, заспешил он. – Я просто… Я просто мимо шел, увидел, что тут церковь, вот, решил зайти, посмотреть, посидеть… Можно? Я не мешаю? — Ну что вы, — еще более добродушно сказал отец Леонид, — конечно, нет. Каждый может прийти в храм и посидеть. — Просто дело в том, — старик стал мять бейсболку и крепче прижал ее к груди, — некрещеный я, да и в Бога не верю: может, таким нельзя в храм заходить? — Можно, можно, — поспешил успокоить его священник. — Это хорошо! Спасибо вам! – дедушка схватил отца Леонида за руку своими большими, поросшими седыми волосками и испещренными старческими пятнами, прожилками и вздутыми венами, руками. – Я очень рад, что вас увидел! Вы знаете… мне просто не с кем поговорить. Совсем не с кем. А тут, в храме, мне так хорошо, да еще вот вы со мной разговариваете… Можно я буду приходить иногда? — Да, конечно! Приходите, как захотите, …ээ, Вас как, простите, зовут? — Иван Соломонович я – да, я старый еврей! Очень старый, — старик хитренько прищурился, будто собирался сказать ужасную непристойность: — Мне уже 87 лет! — Ну и отлично, и приходите, — опять улыбнулся отец Леонид. – У нас, кстати, и библиотека есть – вон, в углу шкафы стоят, можете записаться, книги брать. Иван Соломонович ахнул: — Библиотека? Книги?! Да вы что? Ох, какая радость! У меня тоже дома есть библиотека, о-очень много книг, я их все читаю. А вот послушайте! – он приосанился, сжал бейсболку, как Маяковский, и с чувством продекламировал: Вечер нежный. Сумрак важный. Гул за гулом. Вал за валом. И в лицо нам ветер влажный Бьет соленым покрывалом. Все погасло. Все смешалось. Волны берегом хмелели. В нас вошла слепая радость — И сердца отяжелели. Оглушил нас хаос темный, Одурманил воздух пьяный, Убаюкал хор огромный: Флейты, лютни и тимпаны… — А? Как? – старик улыбнулся уже гораздо смелее, как старому приятелю. – Я много стихов знаю, очень много. Ну, тогда я, с вашего позволения, запишусь в библиотеку, а девочка ваша в лавочке пусть мне посоветует, да? *** — Батюшка! Как я рад! А я вашу книгу прочитал, вы знаете! — Очень рад, Иван Соломонович! – отец Леонид поправил на плече ремень своей походной сумки, показывая, что он уже уходит. — Да, да, — понял старик и нежно коснулся плеча собеседника. – Да, жизнь, молодость, надо спешить… Но вы вот послушайте: И в зле добро, и в добром злоба, Но нет ни добрых, нет ни злых, И правы все, и правы оба,— И правоту поет мой стих. И нет ни шведа, ни японца. Есть всюду только человек, Который под недужьем солнца Живет свой жалкий полувек. Он удовлетворенно тряхнул головой: — Идите, идите, а я пока вот с девочкой побеседую, книжечки выберем… Спасибо вам! – старик поклонился и пропустил священника к двери. *** Прошло еще пару месяцев, и вновь встреча как в первый раз: Иван Соломонович с кепкой в руках на сундуке, а отец Леонид пришел на всенощную. Старик поманил его рукой, предлагая присесть рядом. — Вот как так, скажите мне, — глядя куда-то в пустоту, начал старик. – Столько лет живу, жена была – умерла, да, давно уж. Дети, внуки – правнуки! Я живу с сыном, невесткой, с внуком – внук уже парень большой, студент, да. Вот только почему я не могу с ними поговорить?.. – голос старика горестно дрогнул. – Почему? У них своя жизнь, я понимаю. Но я пытаюсь с сыном поговорить, а он отмахивается — и в телевизор. Зову внука: «Давай я тебе книгу почитаю. Давай расскажу интересное, о жизни», — отмахивается: «Отстань». А сам в компьютер свой или гулять. Нет, я все понимаю, но хоть иногда можно поговорить?.. Просто поговорить… Старик помолчал, глаза с пожелтевшими белками помутнели от наплывающей влаги. — А вот приду сюда, поговорю с вами, с девочками в лавочке – и мне веселей. А домой не хочется возвращаться… А, может, вы ко мне придете? – вдруг с надеждой спросил он. – Библиотеку посмотрите, там много интересных книг, старинных даже. — Ладно, — кивнул отец Леонид. – Как-нибудь обязательно зайду. — Да-да, — обрадовался старик, — как-нибудь. Вы мне только позвоните, что придете, номер телефона записан в моей карточке библиотечной. — Обязательно, Иван Соломонович! *** Прошло еще месяца три. Был теплый летний вечер, канун большого церковного праздника. Началась всенощная. Где-то в середине службы отец Леонид заметил, что Иван Соломонович сидит на табуретке у самого выхода, голову откинув к стенке, в руках какой-то пакет. Сидит и что-то бормочет, вздыхает, шуршит пакетом. Обычно отец Леонид сразу же раздражался на тех, кто приходит в храм шуршать пакетом, делал резкое замечание, но дедушка был ему симпатичен, поэтому он ничего не сказал. Прошел полиелей, началась самая скучная часть: чтение канона. В это время отец Леонид услышал глухие размеренные непонятные звуки: бум, бум, бум. Как будто кто-то ударял чем-то тяжелым по железу. Сначала ему показалось, что звук идет откуда-то издалека, но потом его больная спина подсказала, что вибрация идет по стенам храма. Он вышел из боковой двери алтаря и кивнул работнице лавки в сторону выхода: мол, проверьте, что там. Та вернулась через секунду: — Там этот дедушка, который сидел у входа, — прошептала она отцу Леониду на ухо. – Он сидит на земле у стенки храма и бьется головой об нее. Отец Леонид нахмурился, поколебался и сам пошел к выходу, не снимая фелони. Иван Соломонович сидел на пыльной земле, прижавшись спиной к металлической стенке храма, и мерно бил затылком, при этом всхлипывая и приговаривая: — Не хочу!.. Я не хочу! Не хочу жить!.. – в руках он продолжал комкать целлофановый кулек, глаза у него были закрыты как в трансе. И отца Леонида торкнуло: он подбежал к старику и схватил того за руки: кулек был весь темно-красным внутри, в пальцах у старика было зажато лезвие, а на обоих запястьях были неглубокие свежие разрезы, из которых сочилась кровь. Работница лавки, любопытная тетушка охнула, увидев это зрелище. — Срочно несите аптечку! – скомандовал отец Леонид. – Надо кровь остановить, забинтовать! Служба в храме прервалась, выскочили еще несколько прихожан на помощь. — Надо его родных вызвать! – подсказала певчая. – Но как?.. — Телефон! – вспомнил священник. – Он же записан в библиотеку! У него в карточке записан домашний телефон – звоните его сыну! В то же время отец Леонид пытался разжимать пальцы старику, чтобы забрать лезвие. Тот отчаянно сопротивлялся, не открывая глаз: — Нет, нет!! Не отдам! Я не хочу жить! Я не могу больше так жить! Я устал жить! – старик рыдал, выдирая руки и все крепче сжимая в пальцах лезвие. – Я не могу больше! Простите меня, старого идиота, простите! – пачкая себя кровью и отпихивая руку священника, продолжал Иван Соломонович борьбу за смерть. – Я вам всем службу испортил! Я даже вены не смог правильно порезать, старый я дурак! Я и кулек специально взял, чтобы не испачкать вам кровью тут! Простите меня, но я хочу умереть! Он безутешно рыдал, а отец Леонид сидел с ним рядом и гладил его по плечу одной рукой, а другой придерживал сжатый кулак старика, чтобы тот не натворил бед лезвием. Пальцы старика тоже были изрезаны. Лавочница принесла бинты и, кое-как пристроившись, забинтовала страшные запястья. Минут двадцать прошло в попытках уговорить старика расстаться с лезвием. Тот открыл глаза, немного успокоился, но лезвие не отдавал. И тут старик глянул в сторону, глаза его расширились от испуга: там стоял мужчина лет шестидесяти, хмуро глядя на него. Потом мужчина подошел, протянул руку: — Все, хватит! Давай сюда бритву! Хватит устраивать концерт! Иван Соломонович безропотно протянул лезвие, сжался, виновато моргая на сына: — Я ничего… Я сейчас… Сын твердо взял старика за плечо, встряхнул, поднял и быстро повел к машине. Старик смиренно семенил рядом, не оглядываясь. — Извините нас, — буркнул мужчина, садясь в машину. – Спасибо, что позвонили. *** Больше отец Леонид не видел старика. И должна быть какая-то мораль в рассказе, но морали никакой нет. Лишь тягостное чувство вины, занозы глубоко в душе из-за того, что так и не позвонил, не пришел в гости, не послушал стихов… А старик, наверняка, уже умер. http://ahilla.ru/ivan-solomonovich/ © Copyright: Валерий Новоскольцев, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
