Покров Пресвятой БогородицыАндрей Леонидович Карчевский Командир красных Максим угрюмо ехал на коне впереди отряда. Рядом устало плелась лошадь его друга и комиссара Веньки Рабиновича. Максим был бравым командиром и прославился на полях Гражданской войны, но тут его от-ряду было приказано ездить по деревням и реквизировать церковные ценности. Максим вначале было возмутился – это не белых шашкой рубать, но в Совнаркоме области надавили на его революционную сознательность, и он осознал, да, надо, дело Революции требует. Красный командир не особо обращал внимание на попов, изымая оклады с икон, церковную утварь и другие ценности. Мало чего они там лепечут! Отмахивался как от назойливых мух. Везде находились активисты, которые помогали быстро справиться с работой. Если же возникали проблемы, то только один вид пулемёта «Максим» служил весомым аргументом в пользу красноармейцев. Священники да и многие сельчане плакали, когда отряд Максима покидал село. «Что эти слёзы по сравнению с тем голодом, который разразился на другом конце России?» – оправдывал себя он. Покровка было последним селом, куда его отряду нужно было заехать. Максим ухмыльнулся и приказал солдатам, составляя подробную опись, собирать всё в ящики. Пока солдаты зани-мались делом, Максим и Венька ходили по храму и равнодушно рассматривали осиротевшие без окладов иконы. Отец Серафим одиноко сидел в углу на скамейке и горестно наблюдал за происходящим, перебирая в руках чётки. Дойдя до Царских врат, Максим постоял, осматривая их, после некоторых раздумий толкнул ногой. Врата раскры-лись. Он, оглянувшись на Веньку, вошёл в алтарь, следом зашёл и комиссар. Отец Серафим только тяжело вздохнул. – А это что такое? – вдруг раздался зычный голос Максима. Отец Серафим непонимающе встрепенулся. Из алтаря появился Максим и Венька, в руках которых была чаша для Причастия, лжица, копие и прочие богослу-жебные вещи. – Это, – тихо ответил отец Серафим, – для службы надо, завтра наш храмовый праздник… Покров, … мы себе са-мые простенькие оставили… – Не положено! – отрезал Максим. – Сказано всё, значит всё. – А как же праздник?! – в дверях храма стоял десятилетний Миша, помогавший батюшке в алтаре, в его глазах уже наворачивались слёзы. – Бога нет. Так сказал наш вождь товарищ Ленин. Это всё пережитки. А пережиткам служить неча. Так и передай всем…. А ну, цыц, без сопливых скользко! – и Максим сделал вид, что потянулся к нагану. Мальчик исчез. Красноармейцы, закончив работу по изъятию, решили заночевать в селе, чтобы завтра поутру отправиться в об-ласть. Был выбран крепкий амбар, где были заперты все собранные ценности, и выставлен часовой. Весть о том, что завтра праздничной службы не будет, вмиг облетела всё село… Отец Серафим всегда вставал очень рано, и этот день не был исключением. «Пойду, вычитаю, то, что можно, в хра-ме приберусь после иродов этих», – горько подумал священник. Открыв церковь, священник горестно оглядел всё по сторонам, взял веник и направился в алтарь. Войдя, отец Сера-фим остолбенел: на своих местах, как и положено, стояли чаша для Причастия и остальные богослужебные предметы – самые красивые и ценные из всего того, что вчера было конфисковано. Они как будто бы ожидали, когда начнётся служба. В алтарь заглянул Миша и кошлянул. Отец Серафим вздрогнул, оглянулся и почему-то зашептал: – Миша, быстро буди народ, только тихо, – будет служба! Через полчаса начинаю. Все будут причащаться! Через двадцать-тридцать минут обеспокоенные жители села собрались в храме, но, увидев, как отец Серафим пра-вит службу, успокоились и начали молиться… Максим проснулся поздно. Нехотя вышел во двор, умылся. После завтрака дал команду отряду быть готовым к вы-ступлению через час. Когда открыли двери амбара, где хранились конфискованные церковные ценности, у красного командира от негодования перекосилось лицо – один из ящиков был открыт и наполовину пуст. – Кто стоял на часах? – заорал командир, вытащив наган. Небольшое окошко под крышей было открыто… Когда отец Серафим начал читать отпуст, дверь в храм с треском растворилась. В проёме встал пулемёт «Максим». В церковь медленно вошли красный командир и комиссар. Народ испуганно начал пятиться и сгрудился у правой стены храма. Отец Серафим, дочитав отпуст, спустился к верующим. Так и встал в полном облачении и крестом в руках, тихо шепча: «… покрый нас честным Твоим Покровом и избави нас от всякаго зла, молящи Сына Твоего, Христа Бога наше-го, спасти души наша». – Ну? Кто посмел воровать у Советской власти? – спросил громко Максим. Присутствующие молчали. Командир красных молча и медленно окинул всех тяжёлым и угрюмым взглядом, за-держиваясь недолго на каждом отдельно. Люди с тревогой и опаской смотрели на Максима, отводили глаза. – Пулемёт сюда! – зарычал он. – Я повторяю свой вопрос, – медленно, произнося каждое слово, начал Максим, – Кто вор? … Считаю до трёх, … раз,… два… Максим обвёл верующих угрюмым взглядом. На него смотрели сотни спокойных и уверенных глаз. Они не боялись. Уже не боялись. И тут Максим – доблестный красный командир, прославленный в боях с белыми, первым шедший в атаку, вдруг оробел. Что-то там внутри оборвалось. Он почувствовал, правда не на его стороне. Максим отвёл взгляд от людей и посмотрел на икону Божьей Матери у Царских врат. Через несколько секунд он от неё отвернулся, но отец Се-рафим увидел, вернее, почувствовал, что что-то еле уловимо в глубине глаз красного командира изменилось, что-то дрогнуло. Максим повернулся к красноармейцам и закричал: Как только дверь храма за красными затворилась, отец Серафим начал служить благодарственный молебен к Пресвятой Богородице... А Максим в этот день первый раз в своей жизни напился до беспамятства – внутренняя вера в то, что он поступал и поступает правильно, пропала, его жизненные ориентиры пошатнулись… © Copyright: Валерий Новоскольцев, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
