Между молотом и наковальней..

Вадим Шарыгин: литературный дневник

Между поверхностной (в слове и в чувстве) банальщиной и скучной (в слове и в чувстве) образованной рассудительностью — находится (сражается и погибает) талантливое (читательское и писательское) творчество, искусство поэзии.



1. Молот



Не сами чувства — любовь, верность и преданность, самопожертвование, дружба и братство и т.п. — но слова, обозначающие, называющие эти чувства — вот чем именно заполнены «закрома» банальщины (рифмованной и прозаической). Не чувствами — но словами о чувствах! В этом вся суть, весь потолок многочисленных и шибко популярных рифмованных речёвок.


Слащавые «объяснения в любви» подменили трогательное ёмкое и лаконичное, образное «объяснение любви» ! Вот в чём штука!


Вся эта рифмованная банальность, напичканная словами «космическая вера», «вселенская любовь», «божественный глагол», «всесусветное добро и дружба» и т.п.— и есть своеобразный молот, которым милые тётушки, девицы, парнишки и дяденьки, старушки и дедушки лупят по голове Искусства поэзии, вышибают «письменные слёзы» в откликах на «суточные бестселлеры», «шедевры на час». Нравственная, творческая бедность собственно авторских чувств, исканий, раздумий — с лихвой компенсируется словами-названиями, словами-табличками, словами-клятвами и строчками-речёвками!


Молотобойцы стихосложения, придав своим типовым рифмованным чувствам межгалактический масштаб, словарную возвышенность, успешно формируют пополнение для сборищ религиозных сект, психо-невропатологических тренингов, домовых кружков «тех кому навсегда за сорок». Молоты "слов о прекрасных чувствах" высекают искры восхищения и благодарности из "чугунных лбов" духовных простаков и простушек!



2. Наковальня



Наковальня (в кузнечном деле) хороша тем, что прекрасно и стойко выдерживает удары молота по раскалённому добела железу.
Люди-наковальни прекрасно выдерживают молот банальщины, при этом, они искренне и часто пожизненно не понимают - «раскалённого добела» - предназначения и состояния талантливого творчества (Искусства, как такового и искусства поэзии, в частности).


Умные сердцем, напичканные академическим знанием "теоретики жизни", люди, страдающие «сердечной недостаточностью» — недостаточностью чувственного опыта, демагоги с солидным стажем словоизлияния и с большим дефицитом трогательности душевной - вот такая она, наковальня!
Безнадёжны ли все эти «говорители наукоёмкого трёпа»? В каком отношении находится «образованный трёп» к душевной чуткости, к нравственному преображению души? Можно ли размягчить твёрдые, ледяные души?
Можно, например, растопить глыбу льда и получить воду. Но как этой «стоячей» воде стать — родником, льющимся денно и нощно и как бы теряющим всего себя для каждого, кто пришёл утолить жажду, для всякого, кто не пришёл, и даже для того, кто не придёт никогда?!
Знатоков своего дела, мастеров литературной техники — много, но читая их, вспоминаешь слова Достоевского об одном из героев «Подростка» (Крафте): «Что-то было в его лице такого, чего бы я не хотел в своём, что-то такое слишком спокойное в нравственном смысле, что-то вроде какой-то тайной, себе неведомой гордости». Так и кажется, что рассудочный интеллектуал в роли писателя никогда не подумает и даже не испытает ничего, что он не сумел бы вполне исчерпывающе и без затруднения изобразить на бумаге.


Произведения-полуфабрикаты у «пишущих рассудком»: в стихах или в прозе — только умелые, гладкие, стройные, но всё же развоплощённые и потому бессильные слова.



-----------------


Талантливое творчество (читательское и писательское) — находясь (погибая) между молотом банальщины и наковальней бесчувственности, как бы минует то и другое, то есть, минует как «умных сердцем» людей, так и людей "фальшивых чувством"!



Настоящее искусство обходит стороною всех, не отличающих «жизнь» от «поэзии жизни».
Настоящая поэзия гордится тем, что может назвать себя «не приглашённой гостьей»: как на "праздник академического ума", так и на гулянку "слащавого словоблудия".
Поэзия - достаточно велика, чтобы стать не востребованной у "маленького (сердцем и взглядом) большинства"!



И лишь, по горсточкам накопив за десятилетия ценителей поэзии (жизни), лишь давно схоронив своих поэтов, настоящая поэзия получает приют в сердцах потомков, в количестве достаточном, чтобы не пропасть в очередном море очередного обывательского словесного хлама.



Большинству современников, зачастую, не хватает всего-навсего: душевного благородства или чутья на поэзию, чтобы воздать должное, поддержать словом и делом всё то действительно талантливое, что бьётся родником на лесных полянах человеческой жизни, всё то нравственно прекрасное и мастерски исполненное, что так недостижимо превосходит собственные потуги читателей понаслышке и писателей «средней руки».



Творчества «перспективных плохих писателей» вполне достаточно для всех людей, уже давно никуда не идущих (не идущих вверх!), уже давно ни о чём не мечтающих, а если и мечтающих, то о близлежащем, о сбывающемся!


Никудышные поэты и никудышные читатели. Они находят друг друга, как дрова и печь. Печь и дрова прочно стоят (лежат) на земле! И небо пользуют для «рассеивания дыма». Дрова топят печь, печь топит воздух. И от такого "тепла посреди улицы", в лучшем случае, много дыма .
Печи горячие, а жизнь всё хуже и хуже! Вот это и называется "лупить молотами по пустым наковальням", вместо булата - звяки и треньки, лязги и дрязги, грохот и хохот..


3. Настоящее, которое уже в "настоящем прошлом"!


Все «кумиры» Стихиры, все завсегдатаи "рейтинга бездарностей", все производители «шедевров местного значения», все участники праведных дрязг за чистоту местной грязи, все неистовые борцы с собственной тенью; все имеющие, по выражению Марины Цветаевой «злую волю к добру» — все, кто различается со «злом» целями, но схож в средствах их достижения, а также все пишущие что-то в рифму, и не имеющие личной концепции творчества, руководствующиеся лишь «мне нравится», «мне не нравится» — все они уже в прошлом!


Они ещё не знают об этом, ещё тужатся, ещё выбирают методом "тыка" «лучших из худших», ещё чествуют их на затхлых торжественных церемониях. Но время неумолимо идёт вперёд, забирая в свой дальнейший путь только крупицы Поэзии, только благородство слова и молчания, только творчества, превозмогающие неистовство добра и зла!


Многие из тех, кто сегодня "тужится в рифме" и упускает шанс стать настоящим читателем (познать и поддержать ценности поэзии) уже догадываются (в глубине души) о собственной творческой несостоятельности, успокаивая себя расхожим «мамы разные нужны, мамы всякие важны».


Но у Поэзии и у Времени — свои законы. У Поэзии нет «золотой середины» — слов, чувств, исполнения чувств в слове. Поэзия — высокомерна! Она высокою мерою отмеривает свой ход — в ногу с народом и в противоток населению. У Времени — нет времени дожидаться, когда «перспективные плохие писатели» создадут что-нибудь путное. Время ориентируется на Божественный дар слова, а не на диплом лит.института, количество прочтений и похвалялок на массовых сайтах. Время в литературе гораздо быстрее, чем думают многие, переводит никчёмности настоящего в разряд прошлого (именно «прошлого», а не «прошедшего»!).


4. В разлуку:



И всё же, признаюсь вам, что счастье и радость творчества в кругу любимых и друзей — в крошечной России ценителей поэзии слов и поэзии жизни — вполне восполняют всю бессовесть и бесслёзность массовых современников, восстанавливают нервы и силы поэта, вдохновляют на дальнейшее служение делу поэзии.



P.S.


«К интеллигенции стали относить всех, кто не работает (и боится работать руками. Сюда попали все партийные, государственные, военные и профсоюзные бюрократы. Все бухгалтеры и счетоводы — механические рабы Дебета. Все канцелярские служащие. С тем большей лёгкостью причисляют сюда всех учителей (и тех, кто не более, как говорящий учебник, и не имеет ни самостоятельных знаний, ни самостоятельного взгляда на воспитание). Всех врачей ( и тех, кто только способен петлять пером по истории болезни). И уж безо всякого колебания относят сюда всех, кто только ходит около редакций, издательств, кинофабрик, филармоний, не говоря уже о тех, кто публикуется, снимает фильмы или водит смычком.


А между тем ни по одному из этих признаков человек не может быть зачислен в интеллигенцию. Если мы не хотим потерять это понятие, мы не должны его разменивать. Интеллигент не определяется профессиональной принадлежностью и родом занятий. Хорошее воспитание и хорошая семья тоже не обязательно выращивают интеллигента. Интеллигент — это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им. Интеллигент это тот, чья мысль не подражаетльна».
(Александр Солженицын)



Другие статьи в литературном дневнике: