Туманные царства И замки во мгле, Тоска и коварство Бредут по земле.
За пазухой - злато, За поясом – нож, И нету расплаты - Кураж да правеж.
И чохом, и даром, И горлом, и всласть... Восходит опарой Их темная власть.
Разорвано знамя, Оставлен донжон, И вьется над нами Голодный дракон.
Безверием веет Сквозняк из дверей, И тени, как змеи, И страх, как репей.
А в старой часовне, Безумный на вид, Священник бескровный Молитву творит.
Ни свечек, ни паствы... Как филин, точь в точь, Победное «здравствуй» Проухает ночь.
И сломаны луки И ржавы мечи... И бросили руки От рая ключи.
Вином ли багряным Пылает закат? Ни горе, ни раны Уже не болят.
Испуганней вздоха, Как смерть, холодна, Упала эпоха, Как бездна без дна.
Забыты герои, Спустившись во мрак, Бутоны раскроет Меж плитами мак.
Им видеть такое Легко ли с небес!? Уснули герои И царствует бес.
* * *
Нас никто не оплачет – мы сами оплачем себя.
И оплатим долги. И с улыбкой попросим прощенья
у того, кто давно нас простил. У того, кто, любя,
с молчаливым терпением нашего ждал возвращенья.
Чем живее дороги, тем вяжут узлами мертвей
их к себе перекрестки. И может быть, тысячекратно
блудный сын был дороже отцу остальных сыновей –
не затем, что ушел, а затем, что вернулся обратно.
Я не знаю, откуда иду и куда я приду,
ощущение дома сменив предвкушеньем постоя.
Но пространство меня настигает в невнятном бреду,
суеверно, как пальцы, скрестив широту с долготою.
Я вожу за собою лохматые стаи дождей,
в этом зыбком пространстве, должно быть, не менее зыбок,
ибо время идей, превратившись во время людей,
за собой оставляет следы не подошв, а ошибок.
Нет в отчизне пророка, порока и прока. Вдали
расплывается сумрак, таящий в себе безответье,
потому что на свете родной не бывает земли,
как земли неродной не бывает, наверно, на свете.
Но когда я однажды усну, окружен тишиной,
мне захочется вдруг, чтоб меня породнив с остальными,
некий город вечерний молитву прочел надо мной
и случайно в числе сыновей помянул мое имя.
(2012)Михаил Юдовский
Рыцарь
Печали ласковой наплыв, Свечи огарок, А небо нынче как нарыв – Закат так ярок.
Алеет узкое окно Крестом в часовне. Мне видно Богом суждено Дышать неровно
К тому, что ливнем утекло В земные щели. Сверкает пыльное стекло И лиловеет.
Скользит по стенам серый мох. Над мглой гробницы Корсаж не сдержит легкий вздох, Где спит мой рыцарь.
Когда и кем он был убит Уже неважно, Но был он прежде знаменит, В бою отважен.
И честь он чтил, как крест святой. Скажи, Мадонна, Зачем же спит он под плитой В покой закован!?
Сейчас такие времена, Когда негоже Ему грустить в объятьях сна На этом ложе.
Молюсь в холодной тишине, Сложив ладони, А в это время по стране Чужие кони.
Чужой безумствует король, Чужие орды... Какая ж нам осталась роль, Мой рыцарь гордый!?
Пылают баржи на реке Под посвист стали, И только месяц вдалеке, Как свет Грааля.
И я молю его, вставай, Сраженье близко, Успеешь ты вернуться в рай, Мой светлый призрак.
Укрыла лунная парча Покой гробницы. Лежит печаль. Чадит свеча. Недвижим рыцарь.
* * *
Когда человек эпохи своей прекрасней, охота его повесить.
Их было десять – египетских смертных казней. и заповедей – было десять.
Мясными ломтями, сочась, розовели страны на плоском блюде.
Они были странны, они были всюду странны – чужие люди.
Их ноги саднили, их руки хотели имя на небе высечь.
Их было десятки тысяч. И звезд над ними – десятки тысяч.
У мира есть сердце. Державы, цари и войны – всего лишь рама.
Когда поднимаются справа и слева волны – шагаешь прямо.
И глядя, как воды гладью сомкнутся снова над плешью брода,
подумаешь: «Боже», внезапно другое слово сказав: «Свобода».
14.04.2014
Меняют звери пышные меха,
А осень, золотиста и суха,
Упала на ладонь кленовым сердцем.
Ветрами ли, дождем придет зима,
Безрадостно предчувствие ярма,
Как пошлость на устах единоверца.
В холодной тишине глотнешь вина:
И правда не одна, и жизнь длинна,
Но все же не забыть и не забыться.
И память до сих пор палит костры,
Где теплый пепел брата ли, сестры
Развеет черный ветер инквизиций.
Ты честен, но тошнит от ложных клятв,
Как будто не Господь – весь мир распят,
И гвозди до сих пор хрустят и ранят.
Природа наша что ли нечиста,
Когда, укрывшись именем Христа,
Безвинных распинают христиане!?
И мысль уже, конечно, не нова,
Отправиться ли вдаль, на острова,
У ног крестом дорог лежит Европа.
А толку? Люди – там, и люди – здесь,
Жемчужин больше нет, осталась взвесь,
Которую легко снесет потопом.
В оковы суеты наш мир одет.
Ну как тут уследить, что тает свет,
Что время, словно ветошь, износилось!?
В короне и парче гуляет бес,
И льется к строгой готике небес
Медовый свет свечи, не веря в милость.
От вспаханных полей плыла над миром свежесть.
Весенняя луна прозрачна и светла,
Как кошка в облаках устроилась, разнежась,
Не ведая, что есть собаки и метла.
Над мраком деревень, над спящим виноградом
Курился легкий дым, а зелень ранних лоз
Оплакивала смерть других, лежащих рядом,
И их в себя приняв легко пускалась в рост.
В лозе кипела жизнь, уже вином пузырясь,
И спорили в плодах душа и острый сок,
А капельки золы в крови лозы молились
За всех, кто от конца застыл на волосок.
Поэт смотрел на мир. Поэт писал балладу,
Элегию, сонет, все то, что жаждал век,
И ощупью, сквозь стиль и лозы винограда,
Добрался до того, что вечен человек.
Согбенные рабы, усталые крестьяне,
Торговцы, что везли и грозди, и вино
На рынок поутру, ваш след исчез в тумане.
Но небо, как тогда, зарей обожжено.
Он думал о любви. О том, что грубо стерты
Течением времен огни горячих губ,
А после написал, что нет на свете мертвых,
А есть лишь те, кто слеп, безумен или глуп.
И годы, и века, как псы, бегут по следу,
И стынут на ветру и слезы, и зола...
О прошлом не грусти, на то, что есть не сетуй,
Послушай, как вдали поют колокола.
Наполнен золотым сапфир небесной тверди,
Непрочен этот мир, и дом, и плоть, и храм...
Забудь свой детский страх и встань на горло смерти,
Как солнце каждый день восходит по утрам.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
