Стихи и о стихах. Арсений Тарковский.

Мадам Арт: литературный дневник

06.04.2014
автор: Андрей Максимов


Как я уже говорил, моя мама работала в Бюро пропаганды литературы и иногда устраивала творческие вечера. В частности, вечер Арсения Тарковского в Политехническом музее. Я, конечно, хотел туда пойти. Мама предупредила: «Приходи пораньше. Будет столько народу – не пройдешь». Я пришел. Политехнический, действительно, был забит. И я очень хорошо помню, как Арсений Александрович выглядывал в зал и спрашивал маму: «Тонечка, они все ко мне пришли? Они ничего не перепутали?» Он не мог поверить в свою славу.


Они дебютировали с сыном в одном году – 1962 году. У Андрея тогда вышел первый фильм «Иваново детство», а у Арсения – первая книга «Перед снегом». А ведь стихи Тарковского были известны уже в начале века. Потом – война, он добился того, чтобы его отправили на фронт военным корреспондентом, ранение, операция, которую делал великий хирург Вишневский. В 1946 году должен был выйти первый сборник. Книга дошла до типографии, где ее и разобрали… Арсений Александрович подарил отцу свой второй сборник «Земле-земное», вышедший в 1966 году, в нем – от руки – Тарковский поправил некоторые стихи, убирая цензорскую правку. Цензура правила гения!..


Одна из самых серьезных и запомнившихся обид моего детства связана с тем, как мне не поверил отец. История была такая. Вместе с друзьями я поехал в подмосковную Малаховку смотреть «Зеркало» Андрея Тарковского: в московских кинотеатрах этот фильм не показывали. Вернулся домой поздно. И отец никак не мог поверить, что я поехал в такую даль смотреть фильм сына Арсения! Ну, не мог он понять, как это ради фильма его друга можно ехать на электричке в такую даль!.


Тарковский и мой отец общались, в основном, в Доме творчества писателей в Переделкино. Я не воспринимал Арсения Александровича отдельно от его жены – переводчицы Татьяны Озерской. Мне они казались красивыми и благородными людьми, пришедшими едва ли не из XIXвека. Высокая, худая, всегда как-то не по-советски изысканно одетая Озерская, и Тарковский с палочкой. У Арсения Александровича всегда был любопытный, и, как мне казалось, немного виноватый взгляд.


Вечерами в чьем-нибудь номере пили водку и читали стихи. Тарковский читал протяжно, почти пел. Я тогда, честно говоря, мало чего понимал в его сложных стихотворениях, но в них ощущалась мощь и какая-то могучая, поглощающая тебе, энергия.


Последние годы Тарковский доживал в Доме ветеранов кино. Уже после его смерти государство, словно извиняясь, дало ему посмертно Государственную премию. Но это уже не имеет значения. И без официального признания очевидно, что Арсений Тарковский – великий поэт ушедшего века.


… И все-таки так странно, что я знал человека, которому совсем недавно исполнилось сто лет! Целый век! Так и вижу удивленные глаза гения: «Тонечка, они все ко мне пришли? Они ничего не перепутали?»


Да, Арсений Александрович, мы – к вам.



ПЕРВЫЕ СВИДАНЬЯ


Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали как преображенье
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла.
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.


Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота.
И просыпаясь, «Будь благословенна!» -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.


А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И Ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И – Боже Правый! – ты была моя.


Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало: царь.


На свете все преобразилось, даже
Простые вещи – таз, кувшин, – когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.


Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы поднимались по реке,
И небо развернулась пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.



х х х


Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.


Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легко,
Только этого мало.


Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.


Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло,
Только этого мало.


Листьев не обожгло,
Веток не обломало…
День промыт, как стекло,
Только этого мало.



х х х


Т. О-Т.


Я боюсь, что слишком поздно
Стало сниться счастье мне.
Я боюсь, что слишком поздно
Потянулся я к беззвездной
И чужой твоей стране.


Мне-то ведомо какою –
Ночью, темной без огня,
Мне-то ведомо, какою
Неспокойной, молодою
Ты бываешь без меня.


Я-то знаю, как другие,
В поздний час моей тоски,
Я-то знаю, как другие
Смотрят в эти роковые,
Слишком темные зрачки.


И в моей ночи ревнивой
Каблучки твои стучат.
И в моей ночи ревнивой
Над тобою дышит диво –
Первых оттепелей чад.


Был и я когда-то молод.
Ты пришла из тех ночей.
Был и я когда-то молод,
Мне понятен душный холод
Вешний лед в крови твоей.



ПОРТРЕТ


Никого со мною нет.
На стене висит портрет.


По слепым глазам старухи
Ходят мухи,
мухи,
мухи.



– Хорошо ли, – говорю, -
Под стеклом в твоем раю?


По щеке сползает муха,
Отвечает мне старуха:


– А тебе в твоем дому
Хорошо ли одному?



МАЛЮТКА ЖИЗНЬ


Я жизнь люблю и умереть боюсь.
Взглянули бы, как я под током бьюсь.
И гнусь, как язь в руках у рыболова,
Когда я перевоплощаюсь в слово.


Но я не рыба и не рыболов.
И я из обитателей углов,
Похожий на Раскольникова с виду.
Как скрипку, я держу свою обиду.


Терзай меня, не изменюсь в лице.
Жизнь хороша, особенно в конце,
Хоть под дождем и без гроша в кармане,
Хоть в судный день – с иголкою в гортани.


А! Этот сон! Малютка жизнь, дыши,
Возьми мои последние гроши,
Не отпускай меня вниз головою
В пространство мировое, шаровое!



х х х


Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.


Начинается новая жизнь для меня
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.


Больше я от себя не желаю вестей,
И прощаюсь с собою до мозга костей,
Больше я от себя не желаю вестей,


И уже, наконец, над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,


В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя – на него.


Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня.


Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, все без меня и вы все без меня!


Я читаю страницы неписанных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,


Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,


Потому что сосудом скудельным я был
И не знаю, зачем сам себя я разбил.


Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.


А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.



х х х


Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яды
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.





Другие статьи в литературном дневнике: