Про Корнея Чуковского

Надежда Олеговна Цветкова: литературный дневник


Мгновенно узнаваемый, словно бы родной для многих поколений детей и взрослых, автор строк, которые знакомы нам с рождения – как глотательный и хватательный рефлексы, оказывается, прожил очень необычную жизнь: полную счастливых совпадений и трагических событий, гонений и наград, путешествий, любви и мистификаций. Начать следует с того, что человек по имени Корней Чуковский никогда не рождался на свет…


Отец будущего поэта и писателя - Эммануил Соломонович Левенсон через несколько лет после рождения сына оставил свою незаконную семью (брак между христианкой и иудеем в Российской империи не разрешался), и Екатерина Осиповна Корнейчукова, мать поэта, была вынуждена вернуться в Одессу, где и вырос ее сын Коля Корнейчуков.


С начала литературной деятельности Николай Корнейчуков использовал псевдоним Корней Чуковский, к которому позже присоединилось фиктивное отчество — Иванович. После революции сочетание «Корней Иванович Чуковский» стало его настоящим именем, отчеством и фамилией. Его дети — Николай, Лидия, Борис и умершая в детстве Мария (Мурочка), — носили фамилию Чуковских и отчество Корнеевич/Корнеевна.


Чуковский начинал свою карьеру как журналист: сначала в Одессе, а от одесской редакции его направили корреспондентом в Лондон.


В феврале 1916-го года по приглашению британского правительства делегация российских деятелей политики и культуры прибыла в Лондон. Среди гостей был и Корней Чуковский, который решительно вступил в диалог с британским монархом Георгом V. На невероятном ломаном английском языке, он стал добиваться у короля нравятся ли ему произведения Оскара Уайльда. Застенчивый и туповатый король, который Уайльда не читал, да и не понимал, какие слова Чуковский так старательно и мучительно выговаривает, вежливо выслушал его и спросил на французском языке, ненамного лучше английского языка собеседника, как ему нравится лондонский туман – "бруар"? Чуковский только понял, что король меняет разговор, и впоследствии с большим торжеством приводил это как пример английского ханжества.


Корней Иванович увлекался английской литературой и перевел на русский язык произведения Марка Твена, Конан Дойла, Редьярда Киплинга и многих других популярных авторов. Он сумел не только передать смысл и настроение оригинала, но и сделать произведение близким и понятным русскоязычному читателю. У Чуковского было очень плохое произношение. Но это не мешало ему много заниматься теорией художественного перевода. Вышедшая в 1936 году книга «Искусство перевода» была переиздана перед началом войны, в 1941 году, под названием «Высокое искусство».
До конца жизни его главной болью оставалась смерть Мурочки (Марии) – любимой дочери и талантливой девочки, которая прожила на свете лишь 11 лет. Самые знаменитые сказки Корнея Чуковского родились благодаря общению с Мурочкой, а на создание книги «От двух до пяти» писателя вдохновили забавные высказывания маленькой Муры.


Осенью 1929-го года Мурочка Чуковская в надежде на улучшение отправилась с семьей в Алупкинский костно-туберкулезный санаторий, который слыл хорошей здравницей. Главный врач санатория Пётр Васильевич Изергин стал прототипом доктора Айболита.


В феврале 1928 года в «Правда» была опубликована статья заместителя народного комиссара просвещения РСФСР Н.К. Крупской «О „Крокодиле“ Чуковского»: “Такая болтовня — неуважение к ребёнку. Сначала его манят пряником — весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него. Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо…”


Вскоре в среде партийных критиков и редакторов возник ругательный термин — «чуковщина». В декабре года 1929 Чуковский в «Литературной газете» опубликовал письмо, в котором отрекся от старых сказок и заявил, что намерен изменить направление своего творчества, написав сборник стихов «Весёлая колхозия”, однако обещания своего, к счастью, не сдержал.


“Все другие мои сочинения, — писал Чуковский, – до такой степени заслонены моими детскими сказками, что в представлении многих читателей я, кроме «Мойдодыра» и «Мухи-Цокотухи», вообще ничего не писал. Между тем, это совсем не так. Чуковский – автор повестей и рассказов, мемуаров, переводов и пересказов с английского; литературоведческих работ, книг по теории перевода и дошкольному воспитанию.
К началу 1930-х годов у Чуковского появилось новое увлечение — изучение психики детей и того, как они овладевают речью. Он записал свои наблюдения за детьми, за их словесным творчеством в книге «От двух до пяти».


ВЫДЕРЖКИ


— Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!
— Бабушка! Ты моя лучшая любовница!
— Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!
— Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.


В 1962 году впервые вышла в свет «Живой как жизнь» — книга К. Чуковского, посвящённая развитию русского языка, культуре речи, «мнимым и подлинным» болезням слов.


”… И сказать ли? Я даже сделал попытку примириться с русским падежным окончанием слова пальто. Конечно, это для меня трудновато, и я по-прежнему тяжко страдаю, если в моем присутствии кто-нибудь скажет, что он нигде не находит пальтА или идет к себе домой за пальтОМ Но все же я стараюсь не сердиться и утешаю себя таким рассуждением. По-французски “paletot” – мужского рода, и даже тогда, когда это слово стало печататься русскими буквами, оно еще лет восемь или десять сохраняло мужской род и у нас. В тогдашних книгах мы могли прочитать:
“ЭтоТ красивЫЙ пальто”,
“Он распахнул своЙ осеннИЙ пальто”.
Но вот после того, как пальто стало очень распространенной одеждой, его название сделалось общенародным, а когда народ ощутил это слово таким же своим, чисто русским, как, скажем, яйцо, колесо, молоко, толокно, он стал склонять его по правилам русской грамматики: пальто, пальтУ, пальтОм и даже пОльта…”


В городах России и бывших республик СССР есть десятки скульптурных композиций по мотивам сказок Чуковского, причем первые из них были установлены в самый разгар критики «чуковщины» на рубеже 1920-х-30-х годов. Наиболее известен фонтан «Бармалей» работы видного советского скульптора Р. Р. Иодко. Это одно из немногих сооружений, уцелевших во время Сталинградской битвы.


Чуковский всю жизнь кого-то защищал. В молодости остроумно отбивал футуристов — как в статьях, так и в публичных лекциях — от нападок традиционной критики; при этом сами футуристы далеко не всегда были ему благодарны. Поддерживал Бориса Пастернака в период травли, вызванной присуждением ему Нобелевской премией за роман “Доктор Живаго”. В последние годы Чуковский, всенародный любимец, лауреат ряда государственных премий и кавалер орденов, открыто поддерживал контакты с диссидентами Александром Солженицыным, Павлом Литвиновым; видной правозащитницей была его дочь Лидия.






Другие статьи в литературном дневнике: