***
Как мне плоть позабыть, чтоб душа улетела, как с ветки,
отряхнуть эту глину, прилипшую снизу к ногам,
отодрать от подошв, и вспорхнуть до грачиной отметки,
и разучивать новый, картавый язык по слогам?
И с моей высоты, перемерянной вымахом зренья,
натяжением веса, шатаньем сухого крыла,
я увижу не время, а только его повторенья,
только ролики съёмки, которая есть и была.
Бог не помнит цифири и умному знанью не учен —
для чего это богу, когда он источник всему?
Я ведь тоже зачем-то на времени прыщиком вспучен,
хоть его наполненья и сути его не пойму.
Но роенья светил, волосатых от кислого дыма,
непроглядные гривы взбухающих солнц или лун!..
Да, мучительно, боже, творенье тобою творимо
и вчера, и сегодня — от первых несложенных рун.
В шевеленье провалов, готовых для взрыва и всплеска,
бесноватых созвездий, запущенных сбоку волчком,
проступает какой-то могучей пружины железка —
там, у этой рессоры, упор перед первым толчком.
Расщепляясь, роясь и выплескиваясь в протуберанцы,
как громадные розы, внутри разлепившие зрак,
там галактики плыли, летучие прорвы-голландцы
ослепляли в полёте зияньем своих катаракт.
И, неистовый, ты, волосами за свод задевая,
в раже, в мыле, в запале, кровей не смывая с лица,
внеобъёмность материи жёсткой орбитой сшивая,
ставил мир на фундамент, плечом налегая с торца.
Ты, согнув о колено, пространство сбивал вполприщура,
расстилал по каркасу, швырял из горнила в отстой.
И распахивал фартук, следя, как шипит фурнитура,
как взлетают светила орбитой исходно простой.
Ты почти на разрыв напрягал сухожилий канаты,
каждой мышцей болея и с каждым замахом крича.
Но, вселенский хозяин, творенью не выдумал дна ты —
ты ещё не закончил, и плавка твоя горяча.
Кто ты, боже? Зачем? Для чего ты пролил своё семя?
На кого ты батрачил, по-зверьи в напряге дрожа?
Мне уже не постичь ни тебя, ни трехмёрное время,
я уже за чертою, уже у того рубежа…
Ты мне просто вели, чтоб душа упорхнула, как с ветки,
чтоб стряхнуть эту глину, прилипшую снизу к ногам,
и чтоб лёгкую душу грачи, принимая в соседки,
на правах проживанья включали в свой утренний гам.
