Игорь Меламед
* * * Я неожиданно пойму: какая ночь бы ни нависла – никто, свою лелея тьму, не просветляется до смысла. Никто, в себе лелея мрак, не прозревает своевольно. И не бессмыслен мир, но так бывает тяжело и больно... Так холодна моя рука поверх чужого одеяла. Так бесконечно далека моя любовь от идеала… И все ж мне чудится порой какой-то смутный шорох рядом, как будто кто-то надо мной склонился с предпоследним взглядом. И как бы я ни пал на дно жестокого миропорядка – я верю вновь, что все равно мне суждена его оглядка, что всех нас ждет его ответ, быть может, и невыразимый, что нас зальет какой-то свет, быть может, и невыносимый. О, как я счастлив осознать, что я еще люблю и плачу, что в этом мире благодать я не меняю на удачу. И задыхаюсь, и молю, и трепещу перед расплатой. И называю жизнь мою то лучезарной, то проклятой. В блистанье солнечного дня, в сиянье лунного разлива он только смотрит на меня то потрясенно, то брезгливо. 1985 * * * Вот и все. Не мучь себя виною. Оставайся слабою, земною. Забывайся Моцартом и сном. Жалобно свернувшись на кровати, ты едва ли ветра виноватей, холода и мрака за окном.
Как ты там? Легко ль тебе, светло ли? Больше никогда не будет боли. Все уже искуплено с лихвой. Никому не надобно возмездья, если слышен Моцарт и созвездья заживо горят над головой.
Я уже смиреннее и тише снега, устилающего крыши. Страшная такая тишина… Будь любима, Господом хранима, и не помни, как неумолимо, непреодолимо прощена. 1990
© Copyright: Татьяна Тареева, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
