Семён Кирсанов. Неразменный рубль
Был
такой рубль
неразменный
у мальчика:
купил он
четыре мячика,
гармошку для губ,
себе ружьё,
сестре куклу,
полдюжины
звонких труб,
сунул
в карман
руку,
а там
опять рубль.
Зашёл в магазин,
истратил
на карандаши и тетради,
пошёл на картину в клуб,
наелся конфет
(полтинник за штуку),
сунул в карман
руку,
а там опять
рубль.
Со мной
такая же история:
я
счастья набрал
до губ,
мне
ничего не стоило
ловить его
на бегу,
брать его
с плеч,
снимать
с глаз,
перебирать
русыми прядями,
обнимать
любое множество раз,
разговаривать с ним
по радио!
Была ёлка,
снег,
хаживали
гости.
Был пляж.
Шёл дождь.
На ней был плащ,
и как мы
за ней ухаживали!
Утром,
часов в девять,
гордый –
её одевать! –
я не знал,
что со счастьем делать,
куда его девать?
И были
губы – губы!
Глаза – глаза!
И вот я,
мальчик глупый,
любви
сказал:
-Не иди
на убыль,
не кончайся,
не мельчай,
будь нескончаемой
у плеча моего
и её плеча.
Плечо умерло.
Губы умерли.
Похоронили глаза.
Погоревали,
подумали,
вспомнили
два раза.
И сорвано
много дней,
с листвой,
в расчёт,
в итог
всех трауров по ней,
а я ещё…
Я выдумал
кучу игр,
раскрасил дверь
под дуб,
заболел
для забавы гриппом,
лечил
здоровый зуб.
Уже вокруг
другие
и дела
и лица.
Другие бы мне
в дорогие, -
а та –
ещё длится.
Наплачешься,
навспоминаешься,
набродишься,
находишься,
по городу
вдоль и наискось,
не знаешь,
где находишься!
Дома
на улице Горького
переместились.
Мосты
распластались
над Москвой-рекой,
места,
где ходила ты,
другие совсем!
Их нету!
Вернись ты
на землю вновь –
нашла бы
не ту планету,
но ту,
что была,
любовь…
Ровно такая,
полностью та,
не утончилась,
не окончилась!
И лучше б сердцу
пустота,
Покой,
устойчивость!
Нет – есть!
Всегда при мне.
Со мной.
В душе
несмытым почерком,
как неотступно –
с лётчиком
опасный
шар земной.
Я сижу
перед коньяком,
угрюм,
как ворон в парке.
Полная рюмка.
Календарь.
Часы и «паркер».
Срываю
в январе я
листок стенной тоски,
а снизу ему
время
подкладывает листки.
Часы стучат,
что делать
минутам утрат?
Целый год
девять
утра.
Рюмку пью
коньячную,
сколько ни пью,
она
кажется
бесконечною –
опять полна.
Опрокинул зубами,
дна
не вижу,
понял я –
опять она
полная.
А «паркер»,
которым пишу, -
чернил внутри
с напёрсток.
Пишу –
дописать спешу,
Чернил не хватает
просто!
Перу б иссякнуть
пора
от стольких
строк отчаянья
а всё
бегут
с пера
чернила
нескончаемые.
Я курю,
в доме дым,
не видно мебели.
Я уже
по колено
в пепле.
Дом
стал седым.
Потолок
седым затянулся.
А папироса –
как была,
затянулся –
опять цела.
Свет погашу –
не гаснет!
Сломал часы –
стучат!
Кричу:
- Кончайтесь насмерть!
Уйди,
табачный чад! –
Закрыл глаза –
мерцает
сквозь веки
в жизнь
дыра!
Весь год сорвал! –
Конца нет
листкам календаря.
Так мальчику
рубль приелся –
Вот же он!
Не кончается!
Покупок гора
качается:
трубы,
гармошки,
рельсы.
Вещей уже
больше нету,
Охоты нет
к вещам.
А надо –
монету
в кармане
таща,
думать о ней,
жить для неё:
Это же рубль,
это же моё!
По сказке –
мальчик юркнул
в соседний дом
и скинул куртку
с карманом и рублём.
Руки сжал,
домой
побежал,
остановился,
пятится:
к мальчику –
рубль,
серебрян и кругл,
катится,
катится,
катится.
(с) Семён Кирсанов
Другие статьи в литературном дневнике:
