*
ЗВЕРЬ
*
Скажи мне, лев шестирукий, зачем журчит
с лопаток речь родников, словно своры лай,
зачем тишина, как лопата, в земле стоит
и у лодки ушел за странником борт и край?
Скажи, мускулистый оскал, ореха ядро и грань,
каким я до буквы был, под твоим языком,
как вместе с вязом росли сквозь слюну и рань
картавых гласных, чтоб твердь отворить толчком?
Каким я до звука был, как червь - до себя,
каким до выдоха божьей твоей трубы,
как по карманам хлопал, ища ребра
кривизну и тепло, как крючок в губе без губы?
Скажи, серафим с клыком, Марка апостола зверь –
когда земля одна достает до пяты
и уходит небо, качнувшись, не в ту дверь,
куда комом разжатым однажды войдешь ты,
куда в гробе-челне, куда лбом и челом бия,
тело в красных глаголах, в буквах из жил врастет –
вот тогда-то, лев, щедра ли будет земля,
подымет ли, примет, выговорит, произнесет?
Я хотел бы собачий лай чтоб под сердцем пел,
чтоб кузнечик каменный все шастал да стрекотал,
чтоб в бараке пол под родною пятой скрипел,
чтобы череп начерно строился и ворковал.
Вот тогда-то, лев мой, начни меня, где не росла речь,
где еще не один не шелестел язык –
мы-то знаем с тобой, скольких стоит тихонь-свеч
эта песнь черновая, костистый глагол-мужик.
Я хотел бы, зверь мой, заглотивший свет, как паук,
в восемь ног поднимая тяжкую тишину,
чтоб рождался в охапке несущий себя друг –
умный луч для всех – в грудную их ширину.
Ты стоишь, как ночь, когда в ней горят хутора
и земля шагреневая растет,
восемь крыл твоих – словно простыни со двора,
куда входит живой, неживой между них идет.
Ты длиннее матери, брат мой, и гроб, и ров,
и квадратней тайфуна в плечах ты мне пел и шил
не шинель и шубу, но из живых бугров
марафонское небо – из всех из семи жил.
