Нагрянет ночью, в пору сновидений,
когда меж сущим и гнетущей тенью
растают грани.
Нагрянет ночью, и врасплох застанет.
И память солью прирасти заставит
к отверстой ране.
Нагрянет ночью, и горячий факел
горючей грусти полыхнет во мраке,
нагрянет ночью,
и снижет четки из жемчужин черных,
и черным солнцем жемчугов точеных
ударит в очи.
Нагрянет ночью, о праматерь полночь,
когда ты душу до краев наполнишь
внезапной смутой.
Нагрянет ночью, и в небесной бездне
пролом оставит, словно путь отверзнет
для вести лютой.
Нагрянет в полночь шторма или штиля?
Безлунной ночью это будет – или
в ночь новолунья?
Нагрянет, грянет. Это неизбежно.
Не зря волхвует вкрадчиво и нежно
луна-колдунья.
Нагрянет так же, как проходит мимо:
бесцеремонно и неотвратимо -
к чему рыданья?
И грянет полночь, даже если это
случится в полдень или в час рассвета.
Грядет свиданье!
Нагрянет ночью. Никуда не деться.
Нагрянет ночью. И покинет сердце
навек усталость.
Нагрянет, грянет, раз грядет с грядущим.
Не то былое, что бывало сущим,
а что осталось.
Нагрянет ночью; в это время темень
во тьме сжимает, как пружину, время,
готовя будни.
Нагрянет ночью, полночью безгрешной,
когда погаснет в жилах свет кромешный
и жар полудня.
Нагрянет ночью. Так луна пророчит.
Нагрянет ночью. Непременно ночью.
Ночной порою.
Нагрянет ночью. Он? Она? Оно ли?
Не это важно. Важно, что без боли
собой укроет.
Приди же, полночь, час зачатья жизни,
и мглой целебной прямо в сердце брызни,
его врачуя.
Рассыпав звезды по зловонной жиже,
ты подступаешь ближе все и ближе -
я сердцем чую.
И ты нагрянешь, все преграды руша,
и пеленая, как младенца, душу,
собой заполнишь
последний отблеск этого мгновенья,
когда беззвучно оборвутся звенья
и грянет полночь…
а с ней – забвенье…
