Я от бабушки громких молитв не слыхал,
Да и бога она поминала нечасто.
Был ей чужд богословских дискуссий накал,
И казалось, что к вере она безучастна.
Ну, прошепчет тихонечко что-то к столу
Или, хлеб преломив, перекрестится мелко,
Кинет взгляд на божницу в переднем углу,
И опять – то за пряжу, то моет тарелки.
А ещё, она лень почитала за срам,
Не сидела, надеясь на божию милость,
И совсем не ходила по праздникам в храм.
Да и храмов в ту пору вблизи не водилось.
Был я глуп, если честно, по малости лет,
И частенько, чрезмерно красуясь собою,
Ей доказывал: «Бабушка, бога-то нет!»
А она улыбалась, качнув головою…
Лишь когда те года затянуло быльё,
Я, хлебнув этой жизни изрядною мерой,
Понимаю, что тихая вера её
И была настоящею, истинной верой.
Нынче люди на улицах и площадях
Затевают молебны, таскают иконы,
Показательно молятся, лбов не щадя.
Только что в них осталось от веры исконной?
Только шум, только блеск, только вычурный лоск,
Только ворох златого церковного хлама…
Разве этого жаждал когда-то Христос,
Изгоняя пинками торговцев из храма?
А сойди он с небес и явись к вам опять
В перелатанном рубище, бос, неупитан,
Вы же снова его захотите распять!
Чтобы он не мешал вашим звонким молитвам…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
