Строю камышовый плотик,
поплыву потом на нём
к воскресенью от субботы,
дальше, дальше – день за днём –
мимо плавных перекатов
и порогов озорных,
бьющих рыцарей по латам
и по рёбрам – остальных.
А во время перекуров
буду вспоминать, не хмурясь,
аиста на колесе
и гагаканье гусей
на далёкой сонной речке,
и конягу без уздечки,
трогающего губой
хлеб ржаной, само собой.
Суслик столбиком в пшенице,
жаворонок, летний зной,
и никто не суетится,
день-то нынче выходной!
Бабы хлЕбы выпекают,
печь – громада в пол избы,
да иконка никакая
для защиты от судьбы...
А камыш легко сечётся,
правда, руки режет чуть,
ну, да боль для флотоводца –
мелочь жизни, а не суть!
Вязка к вязке, лыко в строку,
плот готов – и на волну –
плыть заиленной протокой
в позабытую страну.
Там и солнце горячее,
там и воздух сладковат,
там отлавливал в ручье я
беспокойных пескарят;
там без рога изобилий
быстро протекали дни,
там в ходу рогатки были,
но по ласточкам – ни-ни...
«»»»»»»»»»»»»»»»»
Вместе с чёрными стрижами
я лечу за миражами
в дальний край, где жил и рос
в окруженьи диких роз.
Розы – птицы, розы – звери,
люди с грузом суеверий,
прячущие в закрома
колкость слова и ума.
Это – чтобы просто выжить,
ростом выглядеть пониже,
красной кровью не журча
на рубаху палача.
Для примера: у соседа
сын домой пришёл с Победой,
что-то произнёс не так –
и исчез, хоть брал рейхстаг...
Фиолетово и тихо
в поле зацвела гречиха
к вящей радости пчелы –
расстоянье – в две стрелы.
Сократилось время лёта,
полнятся нектаром соты,
самосад смакует дед-
пасечник, сто лет в обед.
Я там был, макал горбушку
в очарованную кружку,
мёдом насыщался так...
Эх, да что там – брать рейхстаг!
Там – сраженье, здесь – работа,
много съел, ещё охота,
и никто не смотрит в рот,
кто чего и чем жуёт...
По закату дым кизячный,
вензель в небе многозначный –
ловят комаров стрижи,
вот такие миражи...
В палисаднике шиповник,
пусть он розам и не рОвня,
но зато колюч и мил
аж до боли, чёрт возьми...
Нёс я утром, перед новым годом,
фильм в кармане. Основная роль
в фильме отдана не Джорджу Клуни
и не Джонни Деппу... Просто сердцу,
сердцу моего отца. В то утро
я встречался с кардиохирургом.
Чёрно-белый фильм, ему понятный,
долго врач смотрел на мониторе.
Подозвал второго. За окном
медленно светало. И на небе
синий дым из труб столбом высоким
в ясное пространство уходил.
«Операция не даст эффекта» -
мне сказал один. Тогда спросил я
что-то о прогнозах. «Никаких.
Всё, как Бог захочет» – был ответ.
Наконец я кабинет покинул.
Чистые, холодные цвета
клиники казались саркофагом,
где лежал бесчувственный покой.
Так врачам я и не отдал деньги,
припасённые, как благодарность.
Мне не жалко было. Не хотелось
нарушать эстетику событий.
(Деньги не входили в сей пейзаж).
Я спустился, снял бахилы, вышел.
Воздух обжигал. «Лендровер» чей-то
всеми четырьмя в сугробе вмёрз.
Храм полуразрушенный за сквером
в инее стоял. На ветках, рядом,
сойки наслаждались первым солнцем...
Розовел на дальних крышах снег...
Я вздохнул и огляделся. Память
об отце (как мы ходили к речке),
мысли о грядущем и догадки
всё слилось в единой точке – здесь!
Понял я, что жизнь - не протяжённость.
От меня ничто неотделимо.
Смерти ждать не надо, смерть со мною,
как предновогодний этот город,
где я нёс, обратно возвращаясь,
фильм в кармане, где перед театром
ёлка в золотых шарах стояла,
а вокруг шумела детвора...
Здравствуй, Митрич! Как жив, как здоров?
А у нас мирно топятся бани.
Правда, нонче у нас колорадских жуков,
как рекламы на телеэкране.
Кум намедни спроворил поленницу дров,
сватья впрок наварила варенья.
День рожденье коровы отметил Петров,-
пили с пятницы по воскресенье.
У Натальи Юшкевич стащили гуся -
третий месяц милиция ищет!
Васька Соболь на днях изловил карася -
пять кило потянул карасище!
Помнишь Катьку-кулачку? Не баба, а -бык!
Пять коров, восемь хряков в коморе,
две кобылы и мерин, и - новый мужик!-
Есть батрачить кому на подворье!
Коля-гвоздик на Пасху упился да так -
люди мёртвым его посчитали!
Возложили во гроб и отпел местный дьяк,
и уже выносить его стали...
А напротив сосед самогонку хлестал.
Ну и запах донёсся... И следом
Коля-гвоздик из гроба немедля восстал
и пошёл похмеляться к соседу!..
Самогон у соседа, что буйный поэт.
Чёрт стакан навернёт и - в отрубе!
Вот такой самогонище держит весь свет,
а не бомбы, компьютер и рубль!
Новый мэр у нас. Парень не прост.
Я зову его Толей-квадратным.
Чуть не так - отчехвостит и в гриву, и в хвост,
хоть и числит себя в демократах.
Впрочем, делает много:"пожарку" открыл,
строит мост и сажает деревья.
Мило нынче у нас, будто ангел побыл,
стала лучшей в районе деревня!
Речка наша, как прежде, впадает в Иню
и, как прежде, в черёмухах берег.
И народ наш грядущему молится дню,
и правительству Путина верит.
Вот и все новостя! Как там шурина зять?
Как завод ваш? Налоги не душат?
Коли встретишь Чубайса, скажи что он ****ь,
пусть в деревне у нас свет не тушит.
Не молись за меня, не усердствуй, не стоит
Малевать мне звезду на небесном холсте,
Я ведь счастлив не звёздною жизнью, а тою,
Что дана мне в полнейшей своей простоте.
Той, в которой не чтутся ни знаки, ни метки.
Так и ты не гадай на судьбину мою.
Вот иду и, снимая с берёзовых веток,
С наслаждением снежную мякоть жую.
Может, мало ещё, что я в жизни проведал,
Может, трудно постичь мне её глубину,
Но когда надо мною такое вот небо,
Что до всех философских течений уму?
Что ему до пророчеств и всяких заветов,
До событий, текущих своей чередой,
Если вижу несущихся с горочки деток
На санях, и один, самый маленький, – мой.
И смотрю, как искрятся счастливые лица,
Как малыш мой упал и поднялся, и пусть
Он по жизни пока ничего не боится,
И поэтому я ничего не боюсь.
Не молись за меня, разрываясь на части
И усталое сердце своё теребя.
Если ты не поймёшь, сколь немногим я счастлив,
То, мой ангел, я сам помолюсь за тебя.
я умер сразу, в прошлом веке, когда мы ротой шли в атаку,
в глазах застыли сини-реки, и только капли на рубаху
ложились с гильзами и сохли, и сохли рек небесных капли.
я умер сразу, выжить мог ли? "не мог" ответили мне сабли -
ты был не красный и не белый, не черный, даже не зеленый,
когда твое худое тело настиг и поломал каленый
металл. наивных и красивых -всех генералы обманули.
я мог бы выжить? вновь спросил я? "не мог" ответили мне пули.
ты просто тот, кому от века проложен путь с земли на небо,
что даже старый, мудрый лекарь не подошел. кусая стебель,
он просто посмотрел на реки, на облака, глотая капли
дождя, вздохнул о человеке, что шёл под пули и на сабли.
и рассмотрев звезду на небе, добавил дождевой воды
в остатки спирта. тонкий стебель был тоже слишком молодым,
когда его сорвали в поле из под копыт идущих лав -
он умер сразу. выжить мог ли? "не мог" ответил голос трав.
Двадцати с лишним лет растворившись в войне,
Словно дым... в 41-ом...с июньским рассветом,
Сообщеньем..."пропал"... он вернулся к жене
И навеки застыл...довоенным портретом.
Был недолгим их рай: как рассвет...как закат...
Счастье рухнуло вмиг под разрывы снарядов...
Нет страшнее: пропавший бесследно солдат...
Без могилы его... для молитв и обрядов...
Как он встретил последний губительный миг?
Где и как умирал? О чём думал при этом?
Много лет на отцовский взираю я лик,
Что застыл на стене...довоенным портретом.
* На фото мои родители в день свадьбы
_____________8-го декабря 1940-го года.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
