Ты стоишь у окна, грустная, на щеках влажные полоски...
Я спрошу тебя, что случилось, заранее зная, что ты мне не ответишь...
И не надо, не отвечай - расскажешь когда-нибудь потом...
Может быть. Если захочешь...
А если нет - я увижу во сне все твои печали, потому что я люблю тебя...
Ты молчишь, судорожно вцепившись в край подоконника - или мне просто так кажется. Тебе больно и холодно, и ты не знаешь, как быть, и не веришь, что я могу тебе помочь. А если ты не веришь, что я могу сделать? Усадить, сесть самой перед тобой на колени, взять твои руки в свои - они у тебя такие холодные, боги, какие же холодные у тебя руки! Но у меня широкие ладони и оранжевое кольцо на левой руке...
Ты всё ещё не веришь в меня? Пусть.
Не верь, а я всё равно буду заглядывать тебе в глаза, мурчать, смешить, всё равно буду говорить - не важно, что, лишь бы ты слушала. Лишь бы тебе, пусть потом, захотелось ответить. Пусть даже совсем не мне.
Я буду ругаться, смеяться, нести полную ахинею и петь, перевирая всё, что можно и нельзя. В конце концов ты улыбнёшься очередной смороженной мною глупости. Наконец-то улыбнёшься. Хотя бы на секунду поверишь.
Обнимешь меня, прижмёшься - маленький котёнок, потерявшийся в большом городе. Грейся, мур, и не думай ни о чём. Просто грейся. Меня на это хватит.
И я точно знаю, что вот сейчас тебе захочется танцевать.
Выйди на середину зала и закрой глаза. Ты ведь поверила в меня? Я знаю, что поверила.
Настолько, что, едва почувствовав, как я беру тебя за правую руку, не открывая глаз положишь левую мне на плечо и - вальс-два-три, вальс-два-три, вальс-два-три...Это не я, это то, во что ты поверила, кружит тебя, аккуратно и бесконечно бережно, нежно. Это не гимнастический зал - это мир, большой и светлый, и мы вальсируем на самом краю бесконечности.
Всё хорошо, мур. Улыбнись и давай танцевать вальс.
