Чепурных Евгений Петрович

Лена Чебан Малькова: литературный дневник

Запамятовал...


Запамятовал,
Где идут снега,
Похожие на синее мерцанье,
Большие и дрожащие слегка
И грустные, как сказки без названья.


Как ты живёшь, рябина-сирота,
Царица воробьёв, слуга печали?
Вчера сорвал две кисточки с куста.
Запамятовал,
Господи, вчера ли.


Зима дала мне отзыв и пароль,
И тишину рассудка и порядка,
И под лопаткой ноющую боль.
Запамятовал,
Что там - под лопаткой.


Ах, если бы рябине не краснеть,
И я бы не грустил на пару с нею.
А впереди стоят
Любовь и смерть.
Запамятовал,
Кто из них страшнее...




Когда вскипят в одной мензурке
И кровь моя, и дождь ночной,
В осеннем мокром переулке
Щенок увяжется за мной.


Такой округлый, словно мячик.
С хвостом , похожим на шнурок.
Весь полный нежности собачьей,
Неописуемый щенок.


И мы пойдём и разгадаем
Деревья, звёзды, поезда.
И никуда не опоздаем.
И не вернёмся никуда…



На смерть кота. Сыну


Не реви.
И не капай в ладошки.
Я тебе утешенья не дам.
Если на небе водятся кошки,
Значит Васька давно уже там.


Отряхнув свою рыжую шкурку
И обнюхав лазоревый свод,
Он нашёл там красавицу Мурку
И дуэтом с ней песни поёт.


Ест сметану в небесной столовой
( там не жалко её никому )
Или спит на перине пуховой,
Ты, наверное, снишься ему.


Будто он облизал твоё ухо
И сказал, что тебя не забыл,
И спросил :
- А ты помнишь, Илюха,
Помнишь, как мне на хвост наступил?





Шутка что ли такая


Где музыка, там и кошка,
Белая или синяя
( или в полоску с горошком),
Грустная и красивая.


Главное, что сурьёзная,
Лапочки, будто вербочки.
Щурит глаза морозные,
Страшные, как у ведьмочки.


Есть сомненья немножечко,
Мысль одна нехорошая:
Вдруг она и не кошечка,
А так, зверюшка похожая?


Пусть, - соглашаюсь, нехотя.
Пусть хоть зверюшкой пишется.
Только когда её нетути,
Музыка-то не слышится.




Поздно прилетели. Нету никого...


Оно ходит по серой метели,
Трёхглазое
Инопланетное существо.
- Поздно, - говорит, - прилетели.
Нету, - говорит, - никого.


Поехали, - говорит, - обратно,
Нечего горевать.
Нет никого, и ладно,
И наплевать.


Вот, - говорит, - повоевали
Земляки.
Хоть бы, - говорит, - подождали,
Сопляки.


Чтоб, - говорит, - зараза
Их взяла.
Но из третьего глаза,
Но из третьего глаза
Потекла...


Мокрая такая слезища...
И передёрнулся весь.
- А может, - говорит, - поищем?
Может быть, кто и есть?


- Пилот! Заводи короче!
Будешь проворней впредь.
И дай-ка, - говорит, -
Мне
(Как его?)
Инопланетный платочек
Третий глаз утереть...



Мы летим на двуглавом орле...


Кавказский пир 96


Эта водка, что «русской» зовут,
Видно, самая горькая в мире.
Прокати нас на танке, Махмуд,
У тебя в гараже их четыре.


Мясо белой овцы на столе
Аппетитною горкою тает.
Всё равно в полупьяном Кремле
Нас никто за людей не считает.



Птица по небу пишет крылом,
Белый день письменами усеян.
Только, чур, не стрелять за столом,
А не то и пожрать не успеем.


Много ты пострелял на веку,
Но и мы повидали немало.
Ты скажи своему кунаку,
Чтоб убрал свою руку с кинжала.


Мы летим на двуглавом орле.
Будто внове. Но это не внове.
Прав писатель: «Россия во мгле».
А заря не бывает без крови.




Другие статьи в литературном дневнике: