Об авторах и читателях

"Наполеон"

В художественных произведениях параллельно сосуществуют как минимум три слоя. Первый -- глубинный -- понятен только очень узкому кругу, а чаще -- одному лишь автору. В нем почти исповедь, наболевшее, без стеснения и без прикрас. Второй - рационализированный -- это авторская интерпретация для неопределенного числа людей, встраивание своих мыслей в какую-то обобщенную тему. В угоду второму слою могут быть подправлены исходные формулировки из первого. Наконец, третий – читательский -- даже не слой вовсе, а серия слоёв. Каждый читающий пропускает текст через себя. И когда текст соприкасается с "читательским первым слоем" (опытом читателя, мировоззрением, воспоминаниями), возникает уникальная трактовка, не совпадающая в деталях ни с авторскими переживаниями, ни с авторской презентацией текста "миру", которой писатель иногда делится в интервью, ответах на отзывы или прописывает прямо в произведении как явную мораль.
Когда автор говорит, что он пишет для себя, он находится в позиции кота Шредингера: одновременно и лукавит, и говорит правду. Для себя – это первый слой, сброс напряжения, выход наружу шифрованного сокровенного. Для других – рационализация, придание разрозненным эмоциям логичного и завершенного вида, приставание к берегу. Ведь собственные мысли не требуют стройности, все белые пятна автору и так яснее ясного. На втором слое включается "литературщина", автор как бы смотрит на себя со стороны, одёргивает себя, причёсывает сбивчивость. Он в меру сил выстраивает баланс между сырыми порывами души и эстетически привлекательной упаковкой. Он обосновывает то, что на первом слое обоснования и не требовало. Итак, первый слой – это дневник с пропуском дат, второй – творческая мастерская с фигурками на витринах.

Читательское восприятие бывает непредсказуемым, и заботливо сконструированный второй слой может остаться полностью невостребованным. Заявления автора о том, что его неправильно поняли, вызваны упорным нежеланием аудитории замечать башню из слоновой кости. Читатель находит в тексте то, чего в нём нет и не подразумевалось (или хуже того – случайно раскапывает фрагменты того, что подразумевалось тайно – то есть, куски первого слоя). И эта находка идёт вразрез с красивой легендой, на которую автор потратил уйму времени, взвешивая каждое неосторожное слово. Конечно, автор может породить двусмысленность просто своей неумелой работой с текстом, но всё сводится к одному: миссия провалена.

Я не я, или лирический герой

Авторы с незапамятных времён имеют дело с неэффективностью второго слоя. Они являются заложниками самих себя: всё нравственное дерьмо вываливается на них, стоит лишь переступить невидимую черту. Автор связан по рукам и ногам стереотипами: стихи должны быть позитивными, а не грустными, добро должно побеждать зло, при этом зло необходимо лишить всякого обаяния и хороших черт, как и заявленный красавец-паладин не имеет права измываться над противником, пусть хоть трижды ужасным. Список можно вести бесконечно: отношения М и Ж, мизогиния, шовинизм, фанатизм и т. д. В идеальном мире все ходят по струнке, причем не из-за тотального контроля извне (это вновь неправильно), а просто так, такова их внутренняя сила, сознательность. Благородство, если угодно. Как в самой низкопробной агитке. Дневниковый слой сильно контрастирует с общественным запросом на мораль: нужны внятные образцы поведения, а не вот это вот... Возникает парадокс: от имени убийц писать вообще не стоит либо следует писать исключительно убийцам, от имени насильников – насильникам, от имени конченых циников – конченым циникам (читатель, ощущаешь ли ты, как что-то обостренное сейчас встрепенулось в тебе? Да это же автор оправдывается! И если про убийства он так, для проформы и отвлечения внимания, то цинизм уж точно списал с себя!) .

Но читатель сам тянется не к морализаторству, а к узнаванию. Его внутренний дневник (не менее красочный, чем авторский) помнит всё: и постыдное, и то, чем можно гордиться. Читателю интересен живой многослойный герой, недаром создатели Супермена сохраняют за криптонцем некоторые слабости, иначе бы всё свелось к однообразному "Супермен одним щелчком спасает планету, всем спасибо". Выходит, и автору, и читателю интересна борьба, столкновение, развитие, поиск. Но всё осложнено тем, что читатель постоянно судит автора как ответственного за всё плохое в его мире, а автор -- обижается на то, что его детище снова оценивается не с того конца, с какого ему было бы приятнее. Короче, сплошное несовпадение ожиданий.

Так возникает маска лирического героя – персонажа из авторского второго слоя (с генами первого), которому разрешается практически всё. Часто, чтобы у читателя заранее не создавалось иллюзий, автор сразу гиперболизирует протагониста. Хуже всего с умеренными плохишами или теми, кто лишь изредка совершают некрасивые жесты – они кажутся похожими на реального автора больше всего. И писатели продолжают идти на ухищрения: полный отказ от "я" в произведениях, размазывание авторской позиции по большому количеству персонажей (ассоциировать единственного автора с кучкой примерно равных героев сложнее, чем с сильно выделяющимся главным) , беглое повествование то от лица одного человека, то другого, то третьего, с появлением всё новых трактовок с разных ракурсов одних и тех же событий. Поди разберись, за кого болеет автор на самом деле. Ну и самое простое и неубедительное – объявить с порога "не смешивайте автора с героем". Да, читатель не поверит, что автор не привнес ничего своего. Автору, делающему лобовые заявления про ЛГ, необходимо, в первую очередь, ослабить самоконтроль и самоцензуру (на читателя повлиять всё равно нельзя). И это предупреждение означает: "Содержание может вызвать у вас протест, просим кормящих мам и чувствительных отойти от экранов". С вновь обретённой степенью свободы есть шанс, что на выходе получится нечто более интересное, чем марионеточный соцзаказ.

Деконструкция второго слоя

Читая тексты уровня "Автор, что ты курил?", никогда доподлинно не установишь, был ли это нездоровый графоманский пофигизм или нарочитая небрежность. Точно так же, как добровольно разбросанные по комнате вещи не отличить от неряшливости хозяина жилища. Закон По в действии. Однако, если мы говорим о сознательном разрушении второго слоя, то это, пожалуй, самая сильная тактика авторской защиты. Вместо того, чтобы укреплять танковую броню, выдумывать какие-то аргументы в пользу единственно верной интерпретации, автор окружает себя дымовой завесой и лишает читателя вообще каких-либо координат. Сбивчивость первого слоя он не исправляет, а усугубляет, даже добавляет помехи в уже замусоренный эфир. Понимай, как хочешь. Автор может сколько угодно выворачивать себя наизнанку, но он делает это в таких недоступных "первослойных" выражениях, что читателю не остаётся ничего, кроме послушного движения за абсурдом. Это мечта многих авторов – вести загипнотизированную паству за собой. На веревочке. Лучше всего авторское видение доходит до адресата, когда оно отсутствует. Прицепиться читателю не к чему , навесить ярлыки не получается. Кроме диванных психиатрических диагнозов, конечно. Но абсурд все-таки специфическая штука. Охотников путешествовать по волнам безумия не так уж много, большинству нужны опорные точки, узнавание и более-менее непротиворечивая картина, только тогда магия искусства начинает работать. Да и автор чувствует, что в сюрреалистическом убежище утрачивает нечто важное – чёткость, симметрию, логику – которые приносят ему не меньше удовольствия, чем отлов хаотичных мыслей из первого слоя или троллинг прямолинейного читателя. Что-то тянет нас к "золотому сечению" и продуманной простоте.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 04.11.2018. Об авторах и читателях