Провожала маму. Стояли на вокзале. Рядом проходил дед. Костюм в клетку выдавал вчерашнее качество. "За ним, должно быть, долго стоял в очереди ГУМа или покупал у фарцовщиков за хорошие деньги," - это было первое, что я подумала, взглянув сначала на его старое, но еще не лишенное привлекательности лицо с синими, как небо, глазами.
Дед этот продавал уцененные глянцевые журналы. "Glamour", "Joy", "Крестьянка" - все по 20 рублей. Эклектика меня потрясла: эти старые изношенные ботинки, этот аккуратно повязанный вокруг морщинистой шеи тонкий шарф, безжизненно покоящийся на клетчатом пиджаке и эти новенькие журналы - атрибут яркой, дорогой и пестрой жизни современности.
Я не хотела покупать ничего из того, что он предлагал.
- В киосках по 80 рублей! - преувеличивал стоимость журналов предприимчивый старый человек, бережно держа кипу красивых изданий в стильных обложках и прижимая их крепко к себе.
А потом он сел на бордюр рядом с табло отправлений поездов. От той привлекательности его лица, которая мне бросилась в глаза еще секунду назад, ничего не осталось. На лице проявилась невозможная тоска и грусть, бездонная, глубокая...
Я смотрела на него и думала. Каким нужно быть, чтобы находить в себе силы ходить по вокзалам с кипой уцененных журналов под холодным октябрьским дождем в старом костюме? Какую силу нужно иметь, чтобы начинать все с начала тогда, когда в стране твоего детства все поменялось, изменилось до неузнаваемости, когда накоренились те постулаты, в которые ты верил в юности?
Дед встал с бордюра и пошел в сторону другого вокзала. У него никто ничего так и не купил. Но он встал, сказав, наверное, себе в мыслях, что ему просто нужно идти, просто необходимо.
И он пошел. Ветер трепал ветхий шарф,а он бережно прижимал к себе глянцевые журналы за 20 рублей.
Деньги, на которые он может прожить.
