***

А был ли мальчик?
Сан-Торас
Случайное, являясь неизбежным
приносит пользу всякому труду.
Ведя ту жизнь, которую веду
Я благодарен бывшим белоснежным
Листам бумаги, свернутым в дуду.
И.Б.

*
Промчалась юность коридором – блажен, кто вылупиться смог, кто выудил из бледной школы каких-нибудь познаний впрок: из Пушкина две-три цитаты, из Лермонтова кое-что, велись горячие дебаты: "Кто снял с Акакия пальто?" Старались в будущее верить – мол де у нас – крутая стать! – «Аршином общим не измерить» – и не пытайтесь измерять! Как видно велено Всевышним народу пить за упокой – в России запросто стать лишним мог всякий, в принципе - любой. Печорин, помнится из книжки свою депрессию лечил. Коня, чеченскому мальчишке, в обмен на девушку вручил. А та, княжна и недотрога, таких он прежде не встречал. Похитил, тешился немного и, непременно, заскучал. Действительно, что делать с Бэлой? Вести горянку в высший свет? Она по-русски не умела ни бэ, ни мэ, ни да, ни нет! Ну вот и лишней оказалась – кто не у дел – покиньте строй! Так Бэла с жизнью распрощалась, и Лермонтов и наш герой... Будь ты поэт, актер, писатель – любимец всех партийных дам, оракул, гений, прорицатель – ты только мертвый дорог нам! Не отступая ни на квоту, от пятилетки ни на шаг - дань отдавали «Идиоту» и то, читая кое-как - пурга за окнами, Настасья, Рогожин и Епанчины в разнообразных ипостасях в романе изображены: князь Мышкин, давеча, сконфужен, а был он праведник святой, намедни выбрался на ужин с идеей чистой и простой. Но тут, Настасья денег пачку, швырнула яростно в камин, чтоб полз за ними на карачках презренный Ганечка один! А Мышкин, сам не взял наследства – был бескорыстен наш кумир - он так воспитывался с детства, а мог жить с Настей, как банкир! Но, не было б тогда романа, никто бы вовсе не страдал душой загадочной и странной, нормально б ел, нормально спал. А Достоевский весь, что в мыле, с утра до ночи мог писать, его и на хромой кобыле Тургеневу не обскакать! От нас трагедий не убудет - он так нутро разбередил, так ковырялся в "бедных людях", аж до печенок доходил! Его манили петрашевцы, как путеводная звезда – но царь поймал и всыпал перцу, мол-де "уймитесь, господа!"
Читал я, как у Гончарова Тургенев крал куски идей и тот боялся молвить слово, скрывая замысел затей. Чуть Гончаров: Апчхи! Му-му! - Тургенев, тут же цап заначку! И строчит, как и почему Герасим бросил в пруд собачку. Но Гончаров обид набрал и подал жалобу, однако, суд плагиата не признал: любая истина двояка.
А вкус воспитывал Белинский! Выискивал, что где ни так, и делал строгие прописки – на критику - любой мастак. Но вышла с Гоголем осечка, тот Чичикова взял – и с ним, все "души" кинул прямо в печку, но Чичиков-то был живым! Белинский страшно изумился: "Ах, Боже, что ж я натворил?" В таланте Гоголь усомнился и души мертвые спалил! – Но не беда! у нас богата литературная стезя, писали ведь не за зарплату – затем, что не писать нельзя. От чистых чувств, от альтруизма, искусству что ж не послужить, как не любить свою Отчизну?! И в то же время… как в ней жить?
Я взял «Грозу» в начале мая: «Луч в темном царстве» – что за луч?! - Екатерина не святая, и ум не то, чтобы могуч. Островский грустные картины не покладая рук ваял и
образ бедной Катерины нас тоже жутко донимал. Под сказки всяких богомолок она тишайшая росла. Скандалов, да в семье разборок, дурной погодой не снесла. Не Жанна д`Арк, и это точно, поди не Роза Люксембург - зачем бежать и жуткой ночью с высокой кручи делать бух? Она не шла на баррикады, а после этого в тюрьму, но Добролюбов, как в награду, назвал лучом, а почему? - Душа запуталась в трех соснах: муж – выпивоха и дебил, любовник – тип, весьма, несносный: то он любил, то не любил... «Что делать?» – Чернышевский знает, уж он то знает как помочь, он Верой Павловной бодает, а та всё дрыхнет, день и ночь! Уже давно настало утро, а Вера Павловна храпит подряд глав десять, непробудно! Все бдят, она одна не бдит! Мануфактура мне не снится, я спать ложусь, как дед Пихто, мне б до подушки дотащиться, мне б только расстегнуть пальто! А Вера сон четвертый видит про революцию в стране: капиталистов ненавидит, хоть обеспечена вполне. – Там Чернышевский вводит в спячку – тут Горький с Ниловной поспел - она явилась враскорячку в литературу – образ грел! С нее пошло влиянье в массы, прошу прощенья за фольклор: Мать Ниловна и Павел Власов, а с ними кучка педерастов Марксистский сделала костер. Мамаша бублики лепила и в бублик прятала газеты, затем путиловцам носила свежепартийные декреты. Рабочий люд, не смыв мазута, читал декреты по складам и зрела умственная смута, чтоб замутить большой бедлам... Как ухитрились работяги, весь "Капитал" перелистать? Мы из-под палки, бедолаги, зубрили, грызли – не понять!» Такая там неразбериха, как в этой вот Караганде: – Маркс, с Энгельсом, флажок, гвоздика - бдят - бородою к бороде! А с боку липнет вечный Ленин - пиар с плакатов и со стен - лоботомия поколений, психоз, гипноз и прочий крен! Зато мы выкрикнули миру всей перемученной судьбой: "Не создавай себе кумира, тем паче – силой и борьбой!"
Но слава Богу, постепенно пришли другие времена и нас настигли перемены, переменился строй, страна. Исчезли два курчавых немца, народ на радостях кирял,
но у людей не хватит сердца оплакать кто, что потерял. Трагичен опыт целой жизни: – святые помыслы ведут к тому, что от любви к Отчизне быстрей, чем мухи, люди мрут!
Где б ты ни жил, где б не родился, как бы Россию ни любил, есть выбор – этот застрелился, тот сам кого-нибудь убил. Есенин, Клюев, Блок, Марина, и Гумилев и Мандельштам – им всем отечество - чужбина! – Кругом донос подлог, бедлам. Везде силки, капканы, сети, ждут тюрьмы, голод да мороз, они ж – доверчивы, как дети! И белый снег, и капли звезд, и ветер, и дождя иголки слетелись в столбики стихов - пылятся книжечки на полке для лучших, будущих веков. Я их хранил, как обереги, без них немыслимо расти – Печорин, Рудин и Онегин не знали, как себя спасти. Хотелось в бой вступать с судьбою во имя чистых, светлых чувств, хотелось жертвовать собою, пусть будет то, что будет! Пусть! Любить свою литературу, дружить до смертного одра, и собирать макулатуру, и собираться у костра, влюбляться, как лицейский Пушкин, влетая в школу спозаранку, где с юных душ снимали стружку педагогическим рубанком: политпросвет был жестче пресса, везде торчала как бельмо история КаПаэСэСа – в стране без слова и без секса - документальное кино! Ну, вот в предании глубоком остался двадцатый первый съезд, расцвел в Россиюшке, нивроку, сплошной телесный перевес. Никак духовные начала не разогнут своих оков и нет душе моей причала у тех родимых берегов, где рос под ветром одуванчик, да разлетелся в пух и прах. Глядишь назад - "а был ли мальчик?!" А был мальчик в тех краях?

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.03.2017. ***
• 19.03.2017. ***
• 17.03.2017. ***