Я понял в Турции ковры – анамнез русского мещанства – иные тканные миры, я ими начал восхищаться. Узоры странные у ног, ткачихи с долгими речами и кипарисовый челнок старухи с детскими очами. Ковры на битой мостовой, ковры на каменных ступенях, ковёр, старик едва живой перед Аллахом на коленях.
…мне продавал торгаш ковёр, как сватал дочь за падишаха, он ясен был, я был хитёр, но взмокла каждого рубаха, он мог бы вечно говорить, как петь Аллаху с минарета, я крикнул – будет он царить в гостиной русского поэта!
…он завернул мне свой ковёр – как сына в пелены льняные, и торга загасил костёр, и подал пальцы ледяные.
…и джезву ставил на песок… В горах был вечер, хлеб месили…
Завоевал ли я Восток словами пушкинской России? Или закончилась игра на подходящей чистой ноте и было ужинать пора во славу конченной работе?
