(Озеро и судьба)
Здравствуй, Татын!
За секунду до выстрела мы встретились с ним глазами. Но я опередил его… Вероятно, в тот миг никакие силы не смогли бы одолеть мое страстное желание получить вожделенный трофей.
Апрельский селезень был ошеломляюще красив. Казалось, все сокровища мира одарили своим самоцветьем его брачный наряд. Высокомерно блистательный, словно дворцовый гвардеец, он вальяжно покачивался на залитой солнцем озерной полынье в неотразиомом блеске мужского великолепия.
После выстрела селезень круто взмыл, а потом рухнул сверху на кромку льда и замер. Раскатистое эхо выстрела прозвучало над заберегой и тоже затихло.
А вешний день был фантастически прекрасен. После яростных морозов малоснежной зимы ранняя весна блаженствовала под солнечным ливнем, в сполохах горячей синевы, в зовущей истоме миражей. По южному крутобережью малахитовой громадой сверкал древний бор, опираясь на золотую колоннаду сосновых стволов, весь в серебряных инкрустациях берез. Неумолчно звенели жаворонки. А из ближних урманов, волна за волной, Накатывала неземной покоряющей страстности колдовская музыка тетеревиных токов.
Возможно, природа и не заметила потери одной из своих драгоценностей, и она лежала в нескольких саженях от меня, на ледовой кромке, и только озерная заберега разделяла нас. Сгоряча я хотел броситься в воду и схватить желанный трофей. Но вспомнил, что полгода назад, в конце октября, когда прибрежье уже накрыло ледком, я сплавал за подстрелянной чернетью, а потом очутился в больнице. Вспомнил, пометался по берегу в поисках длинной палки, но впустую.
И вдруг меня «осенило» А что если добраться до селезня с другого берега, где вдоль борового крутояра нет еще полой воды? Возможно, я поставил тогда спринтерский рекорд, пробежав без передышки двухкилометровую излучину. И, действительно, забереги под обрывом еще не было, но там, где кончалась боровая тень, довольно часто синели пятна промоин и подтаявшего на солнце льда. А до селезня – почти двести метров. И словно кто-то надоумил меня. Разыскав сухостойную сосенку, я соорудил шест и толкая его перед собой, пополз к селезню…
Все завершилось благополучно, хотя могло кончиться весьма драматически. Вероятно, любимая охотничья богиня, веселая красавица Диана, «позвонила» суровому духу древнего озера и спросила: «Ну, что нам делать с этим сорванцом?» И решили помиловать. Но хорошо помню, когда я полз, то молился. В четырнадцать лет я был верующим подростком, отвечал за дом и хозяйство. За трех младших сестренок( родители тогда «трудились» на лесоповале), и чувствовал, что еще ни перед кем не виноват. Так за что же наказывать?
Хорошо помню и то, что в душе у меня зародилось тогда, а потом окрепло, благодарное доверие к любимому озеру, словно к живому, родственному существу. И осталось на всю жизнь.
Я потому так подробно вспомнил весь этот эпизод, что еще в детстве, сначала робко, затем все осознаннее, стал чувствовать какую-то таинственную связь между человеком и природой и то, что есть природные объекты, где все тебе благоприятствует, и такие, где все необъяснимо рушится. А Татын, так зовется озеро – еще с дошкольной поры был моим другом.
Татын – знаменитое озеро на моей таежной родине. И «живет» оно возле старинной татарской деревни Ашеваны, котрой давно уже идет седьмое столетие. Я не раз спрашивал у друзей-татар, как звучит по-русски это название. «Не переводится!»- отвечали они. Не переводится, ну и Бог с ним! Зато как звучит: Татын! Звенит, как тетива круто изогнутого татарского лука. А Татын и впрямь своим плавным, могучим изгибом напоминает это древнее оружие. Концы озера почти сходятся, образуя внутренний остров, где летом привольно шумит сенокосная луговина, а зимой мышкуют лисицы, да залетают иногда белые куропатки.
Но не только этом славен Татын. Век за веком кормит он людей превосходнейшей рыбой. Донные ключи и отфильтрованные торфяниками ручьи поддерживают в чистоте вкусную, почти родниковую воду. И карась здесь отменный, в чеканной бронзовой позолоте. А в половодье, в разливы заходит сюда и белорыбица. Несомненно, что Татын одаривал рыбацким счастьем жителей древних лесных племен еще в дотатарский период. Но и русские уже пятое столетие ставят здесь сети и вентеря, ловят удочками и неводами.
Еще дошкольникам я со своими сверстниками прибегал сюда ловить силками щурят, гонялся за утятами и, конечно, не подозревал, что Татын станет главным озером моей жизни, моей судьбы. А было от него до нашего села всего четыре километра. Но поселок разросся, и новый родительский дом оказался наполовину ближе. Двадцать минут хорошей охотничьей ходьбы, и ты на месте. Ах, Татын! Сколько же счастливых зорь встретилось мне на твоих берегах! Как славно здесь думалось, как вольно дышалось!
Я давно уже заприметил, как по –разному чувствуется на большой полноводной реке и, допустим, на крупном озере или старице. Стоишь на берегу Иртыша или Оби – и весь во власти какой-то смутной, нетерпеливой тревоги. А мощный, неодолимый ход реки будоражит, и кто-то неведомый упорно нашептывает: «Да что ты медлишь? Торопись, опоздаешь!»
Иное дело – на озере. Спокойная, доверчивая гладь, законченность формы, постоянство и предсказуемость целительно воздействуют на человека, умиротворяют его, облегчая ношу житейских забот, и мягко подвигают к диалогу с Вечностью и Вселенной. А на моем озере ощущение ладности, душевного равновесия усиливалось его полной открытости взгляду. Громадная серебряная подкова – и вся на виду! И смотришь на него, не напрягаясь, радуясь его спокойному величию , и чувствуешь, как в душе крепнет незримая опора. Я думаю, что люди, выросшие на берегах больших, красивых и, главное, стабильных озер,- уравновешеннее, вдумчивей, терпимее.
Естественно, я сужу по своему, весьма малому опыту и, возможно, сильно заблуждаюсь. Но не подлежит сомнению, что мы с вами живем на Западно-Сибирской равнине, которая зовется величайшей в мире страной озер. А что нам известно об этой уникальнейшей экосистеме? Самые крупные исследователи озерных комплексов утверждают, что они изучены крайне недостаточно.
А я, повторяюсь, что Татын стал главным озером моей жизни, моей судьбы. Я часто думаю о нем. Как о живом существе, как о друге, и словно ощущаю его ответную приязнь. В многолетних, как правило, осенних побывках на родине сложился стойкий ритуал моих взаимоотношений с ним.
Перелет закончен и я дома! Час на застолье. Вместо цивильного костюма бродяжьи доспехи. И – стремительный старт! Напрямик, по кедровой согре, через лягу – и вот уже сквозь частокол молодого сосняка взблескивает приостровное плесо. Взбегаю на пригорок, где замерла, как в почетном карауле, боровая застава, и кричу: «Здравствуй, Татын!». И радостное эхо, повторяясь и затихая, звенит над озером. И возвращается, обернувшись приветливым рокотом сосновых вершин, магическим свистом утиных крыльев, рассыпным блеском озерного серебра. А встречь я отвешиваю поясной поклон. Осанна!
Несколько успокоившись, иду береговым бором, любовно оглядываю озерную ширь, и обязательно постою у того места, где когда-то совершил пластунскую «голгофу» и остался жив. Я знаю, что Татын всегда рад мне и обязательно чем-нибудь одарит. Какая-то особая жизненная сила исходит от него и воздействует на округу. Здесь появляются первые в окрестности белые грибы. И последними исчезают. Вдоль опушечного сосняка, на мелкотравных полянах, словно блюдца из «рыжего» золота ( есть такое в природе), поздней осенью появляются рыжики. Налитые, расписные, чистейшие! Бывало, что на озере уже забереги звенят, а под березами все еще всходят грузди, да так и застывают.
Весьма щедр и благосклонен к людям седой Татын. А люди? Те существа, обращаясь к которым, поэт воскликнул:
Человече, венец материи.
Снизойди как живым живой.
Ты прислушайся к думам дерева,
Научись говорить с травой.»
И прислушались к…»всемирно-историческим» указаниям. Как-то в шестидесятые, когда природоборческое безумие достигло беспредела, земляки-«преобразователи» обрушили на Татын первые удары. В старинном бору, что вплотную подступил к озерному крутояру, лихо выхлестали многовековые сосны, растоптав при этом почти весь подрост. А веселый смешанный лесок на восточном изгибе Татына начисто смели бульдозерами и затолкали в озеро. Островную луговину распахали. В довершение кто-то вылил в озеро несколько бочек горючего, и много рыбы погибло.
Прилетев по случаю в командировку и поспешив на озеро, я ужаснулся святотатству, совершенному здесь. Но местные володетели, когда я поднял тревогу, восприняли ее враждебно. Районный царек, «персек» из недалеких хозяйственников, был занят борьбой с неугодными. Остальные мрачно подчинялись ему. И только журналисты районной газеты смело поддержали меня, многое сделав потом, чтобы как-то утихомирить страшный разор на татынских берегах.
Все стерпел, все вынес и одолел гордый богатырский дух Татына. После доброго половодья очистились его плеса. Постепенно исчезли рваные следы гусениц, крепнут в бору оставшиеся сосны, их догоняет молодняк. Только бы не озлобился на людей мой давний друг, не ожесточился. А я долю своей вины отмолю.
Вот так и светит сквозь всю мою жизнь дорогое, любимое озеро, бережет мои духовные скрепы, вдохновляет. Много душевной горечи я укротил на его берегах. Много честолюбивых планов бесследно развеялось здесь. много сердечных тайн я доверил ему. И глубоко убежден, что есть среди наших читателей мои единомышленники, судьбу которых озаряют несказанным светом эти дивные создания природы. Ведь озер, подобных моему Татыну, не счесть по всему нашему космически неохватному краю.
Второго февраля 1998 года человечество впервые отметило новый экологический праздник – День водно-болотных угодий. И озера входят в эти гигантские экосистемы настоящими сокровищами. Как говорят китайцы: «Моря – это кладовые, а озера – шкатулки с драгоценностями». Знакомясь с документами, посвященными этому празднику, я не без волнения прочитал: «Водно-болотные угодья обладают особыми свойствами как часть культурного наследия человечества: они связаны с религиозными и космологическими убеждениями; представляют собой источник эстетического вдохновения, являются заповедниками дикой флоры и основой важных местных традиций».
Очерк о Татыне я задумал давно, а тут такое созвучие моим воззрениям, моему духовному опыту. И готовясь вновь побывать на родине, я заранее представляю, как взбегу на татынское крутобережье и крикну: «Здравствуй.Татын!». И, низко поклонившись, замру, прислушиваясь к ответу…
