Письмо Захару Прилепину. Памяти жертв репрессий
Валерия Салтанова
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЖЕРТВ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ
Шесть лет назад писатель Захар Прилепин опубликовал открытое письмо Сталину – на сайте «Свободная пресса», где Прилепин на тот момент был шеф-редактором.
http://svpressa.ru/society/article/57411/
Я не имела ни своего сайта, ни выхода к широкому читателю, однако не могла промолчать и написала свой ответ Захару Прилепину.
Вчера был День памяти жертв политических репрессий. Для меня, человека, прожившего 30 лет в Воркуте, одном из крупнейших островов Ахипелага ГУЛАГ, это день напоминания о трагедии моего народа. Но для меня и каждый день в году – тоже день памяти, ибо я не забываю никогда об ужасах, которые пришлось перенести узникам родной страны. Я жила с этими людьми. Они строили мой город. Я слушала их рассказы. Я видела их глаза. Они во мне до конца дней моих, эти люди, а также тысячи других, писателей и актёров, врачей и архитекторов, не оставшихся жить в Воркуте после освобождения или, напротив, не дождавшихся освобождения и оставшихся в Воркуте навечно.
Воркута – особенный город. Уголь Воркуты помог выстоять Ленинграду в годы блокады. В суровые годы Великой Отечественной войны воркутинцы работали не покладая рук, отказывались от выходных дней, трудились сверхурочно. Блокада Ленинграда была снята полностью в ходе Ленинградско-Новгородской операции 1944 года. И первые эшелоны воркутинского угля действительно стали «Золотым Эшелоном» для осаждённого Ленинграда. Всего за годы войны из Воркуты отправлено промышленности и фронту около 6,5 миллиона тонн угля. Мы – единый народ, одна семья, и счастье у нас общее, и горе одно на всех.
Светлой памяти всех, прошедших сталинские лагеря, всех загубленных и замученных, невинно осуждённых и невинно же расстрелянных, всех, кто оставался со своей страной даже в тех, самых страшных условиях, посвящается моя статья. И низкий им поклон за оставленные свидетельства в стихах, прозе и песнях, а также в их детях и учениках, за стойкость и силу духа, за свет их душ и высоту их помыслов.
ПИСЬМО ЗАХАРУ ПРИЛЕПИНУ
Когда некий клич бросает дурак – гадко и противно. Когда умный – страшно и опасно.
Вы, Захар, безусловно умный. Что, впрочем, только отягчает. И жаль, когда усилия ума уходят на построение бездны. Или песка. Или…
Ваше письмо, Захар, обращено к «товарищу Сталину», но я его прочла. Вы ведь и ко мне обращались тоже, правда?
А раз прочла – то имею полное право ответить. Вы ведь и на мой ответ рассчитывали, не так ли?
Когда читаешь все эти «ледоходы и атомоходы», «самая сильная империя» – да, гордость плечи разворачивает, да, грудь дыханьем ширится. Это же мы – держава, в которой всё это возводилось, изобреталось, создавалось! Мы – воевали, запускали, дерзали!
Но ведь за «ледоходами» и «атомной бомбой» есть нечто такое, что незримо стоит живой стеной, стоит молча – но не помнить об этом нельзя. Не думать – невозможно.
Это – люди. Слово «миллионы» на Вас не действует, оно слишком безликое, слишком огромаден смысл его – так велик, что не доходит до Вашего сердца. Сказать «тысячи» – тоже пустое. Не звучит. Не впечатляет. Не задевает. Не является аргументом. Ну, тысячи, ну, убиенных, ну, замученных. Так ведь атомоходы же!.. Ледоходы! И ещё – Победа! Правда, эти тысячи её не застали, не приблизили, не прочувствовали. Не смогли ею воспользоваться – не дали. Но это тоже для Вас схоластика. Казуистика. И пр.
Потому что когда «миллионы» – это вроде бы ноль. Ни-че-го. «Не преувеличивайте количество жертв!» – морщитесь Вы.
Не будем говорить о миллионах. Зачем? Давайте просто о человеке. Каждом – конкретно. Так, словно это Ваш брат или друг, мать или сын. Боготворимая жена. Старый отец. Последняя любовь. Или – первая. Самая-самая.
Мне, прожившей 30 лет в Воркуте, по складу своего характера гуманисту и пацифисту, не надо объяснять подобные вещи. Я и без всяких предварительных ласк всегда настроена на Человека, испытываю сострадание и боль, когда больно другому, даже чужому. Помните? «Согреть чужому ужин – жильё своё спалю!» Это Цветаева. Это – одна из…
Призываю не думать о миллионах – представить себе одного. Каждого отдельно. Миллион – по одному. По человеку.
Вот он, один, загнанный в угол, доведённый до сумасшествия, изморенный унижением и голодом – Осип Мандельштам. Вот – затравленный Зощенко. Вот – истерзанный морально Булгаков.
Только не подумайте, что я выстраиваю некую специальную линию в защиту «тех», обходя стороной «этих». Для меня в литературе нет левых и правых. Красных и зелёно-фиолетовых. Есть одна она – её Величество Литература, Поэзия. Но давайте пополним этот список Есениным и Маяковским. Расширим его Ахматовой. А если это не работает, если Вам сложно представить весь ужас чужой трагедии, чужой сломанной судьбы и загубленной жизни, если Вам мешают Ваши политические убеждения и литературные пристрастия, то представьте на их месте тех, кого Вам жальче всего. На Ваш выбор. Поскольку чудовищная сталинская машина не шибко-то выбирала, а порой вообще гребла всех подряд – для количества, так сказать, да для острастки.
Понимаю, Вам трудно представить одну загубленную душу – Вы мыслите масштабно. Ледоколами. Конечно, уметь сопереживать – это труд, и душу свою надо этому учить. Но Вы же всё-таки писатель, Захар…
А я потому и писатель, что мне совсем не трудно видеть за цифрами живых людей, за фактами – лица, за статистикой – глаза. Для человека быть человеколюбом более естественно, чем душегубом. Это, кажется, тоже не нуждается в доказательствах. Я устроена именно так, и таких, как я, немало. Мой народ умеет сострадать, мой народ – народ героев и гениев, и великие сыны его и сегодня творят великие дела. И я верю, что они мыслят так же, ибо не бывает чужой боли. Страну же, где жить больно и страшно, а быть честным – смертельно, ничто не оправдывает – ни ядерная бомба, ни даже выигранная Великая война. Кем и как выигранная – опустим за ненадобностью. Тем, кто видит в человеке человека, а не винтик, не циферку, – это понятно без объяснений. А тот, кто мыслит батальонами и ледоколами, пусть тогда уж о людях и не говорит. И не называется «творцом человеческих душ». Хотя бы – честно.
Ценность каждой человеческой жизни для меня настолько очевидна, что стоит ли об этом отдельно говорить. А вот то, что происходит сегодня, все эти убийства стариков за медали, все эти педофильские гормональные выплески – не следствие ли того, сталинского, отношения к человеку как к легко заменяемой и обладающей невысокой, прямо скажем, ценой единице? Иногда – как к отработанному материалу. В другой раз – раздражающей помехе. Или просто – лишнему рту.
В двадцать лет я писала:
Есть где-то на краю Земли
Страна безликих партбилетов,
Страна безрадостных поэтов,
Известных лишь в кругу семьи;
Страна весёлых дураков,
Счастливых от своих построек,
Систем, глобальных перестроек
И напрочь скинутых оков
И верящих, что в век страстей
Нет ничего прекрасней, если
Ты защищён в надёжном кресле
От электрических смертей;
Страна, в которой много лет
Единовластье – против судеб;
Страна, где никогда не будет
Изобретён велосипед…
Это печальная Воркута влияла на мой ещё неокрепший поэтический голос. Там, в Воркуте, не надо объяснять, что такое сталинские репрессии. Там сердце само всё слышит.
И мне не трудно в батальоне разглядеть моего двадцатипятилетнего деда, бросившегося, защищая родной Пятигорск, под немецкий танк с бутылкой горючей смеси. Потому что в оккупированном Пятигорске были его жена и малышка-дочь, моя мама. Потому что его народ мог погибнуть. Потому что не было другого оружия у нашей «великой державы» в 42-м году. Это мой дед – миллионы. Это мой дед выиграл войну. И это не требует доказательств.
И никакими ледоколами не оправдать кровавых злодеяний, совершаемых против своего народа. Никакими победами не смягчить параноидальных приступов против людей. И когда понимаешь это, то произносишь слова «будь ты проклят» безо всякого сарказма и ёрничанья. Ибо ёрничанье, Захар, просто не уместно, когда речь идёт о человеке, его жизни, его судьбе.
И ещё. Я Вас услышала, Захар. Но он Вас не услышит – для него никогда ничего не значил голос одного. Вопиющего в пустыне. Даже если этот голос – в его защиту. Благородства он не ценил. А друзей боялся так же, как и врагов.
В 91-м мне было двадцать пять. И у меня вырвалось тогда вот это:
От страны не оставили камня на камне.
Ни кумиров, ни символов, ни образов.
Я стою с вещмешком и не знаю, куда мне.
Разве – северней Севера? Ниже низов?
Жизнь – привычка дышать. Упиваясь правами
И жонглируя сложной системою слов,
Рулевые, утёрши носы рукавами,
Смотрят только вперёд.
Смотрят выше голов…
Я не верю. Всё шатко. Всё против теченья.
«Ты должна, – говорят мне. – Подумай. Пойми...»
Верю только в одно наше предназначенье –
Быть людьми. До конца.
До конца быть людьми.
Так что ещё раз можете убедиться, что я не с этими – но и не с теми. Я – со своим многострадальным народом, который даже тем, что разрознен, – един. Но если Вам, Захар, тоже свойственно смотреть поверх голов и Вы на стороне «оспяного урода», а в пресловутых оспах его Вам, возможно, видятся милые конопушки, – значит, какая-то дверь в понимание простых истин для Вас закрыта. Может быть, пока ещё. Может быть, навсегда…
И это, увы, – тоже аксиома.
Валерия САЛТАНОВА
Ростов-на-Дону, 2012 – 2018
Другие статьи в литературном дневнике:
