Ее звали Марина. Ей было 28, когда она ушла.
Мы жили в хрущевке, дверь к двери и знали, любили друг друга с пелёнок. Вообще, нас было трое подруг - Ира, Марина и я.
С Иришой мы и по сей день на невидимой связи сердечной. Она с мужем в Североморске. Там все хорошо, слава Богу.
А Марина...
Мы любили её. Она любила музыку.
......
Часто, наблюдая, как она усердно и с удовольствием занимается, я провоцировала ее - сбежать во двор, побегать, поиграть, или в наш сад розовый за окном.
- Ну, подожди, мне нужно ещё немного позаниматься, потом и пойдём, - всегда тихо и спокойно отвечала она.
.....
С музыкой у меня были сложные отношения, уважительные, но сложные. 4 года меня приобщали к музыке. Вначале водили в музыкальную школу, но учительница часто повышала голос и стучала указкой по моим тонюсеньким пальцам. Мое маленькое бунтарское сердце этого вынести не могло. Тем более, что она всегда попадала по костяшкам, было больно и очень обидно. В школу ходить я наотрез отказалась.
Тогда Мама ещё пару лет таскала меня по разным квартирам пианисток, от которых я тоже была не в восторге. А они, наверное, от меня.
Однажды я заявила, что музыка это не моё. Мама рассердилась, продала пианино, чему я было несказанно рада, а вместе с ним и обожаемый мной коричневый круглый стульчик, который крутился. И если докрутиться до самого верха, то можно было свалиться вместе со стулом, ибо он выкручивался, как винтик. Важно было почувствовать эту грань и вовремя закрутиться в обратную сторону...
Стул мне было очень жаль.
.....
Но я соврала тогда Маме, не музыка было не моим, а усидчивость. Музыку я обожала.
Мне нравилось растворяться в ней. То есть, абсолютно.
Вот прихожу я к Маринке, когда она занимается - слышу в подъезде за дверью - открываю (двери в те времена соседи не закрывали) и на цыпочках пробираюсь в ее комнату, сажусь на кровать за ее спиной, будто меня тут нет и слушаю, слушаю, слушаю. Маришкина толстая темная коса на спине в такт движениям ее тела под музыку тоже двигается туда-сюда.
А меня нет. Есть моя Подруга и музыка, заполняющая все вокруг.
Иногда, я позволяла себе подойти поближе. Тогда ее маленькие пальчики, бегая по черно-белому полотну пианино завораживали меня ещё больше и часто я вначале долго молчала, потом вдруг начинала плакать.
Тогда Марина бросала занятие и мы сидели с ней вдвоём на кровати, обнявшись, раскачивались, словно продолжалась в нас невидимая музыка и ее коса тоже раскачивалась, щекоча мои сомкнутые руки на ее спине...
Когда мы чуть подросли, она часто для меня играла Лунную сонату Бетховена.
Первую часть. Играла и рассказывала о том, что играла.
.....
Я вспомнила о ней сегодня совершенно случайно, когда мне попалось (или не случайно) видео на ютубе. Парень исполнял Лунную Сонату Бетховена.
Спустя минуту я поняла, что снова проваливаюсь в то самое состояние детского обожания музыки, безотчетное, всепоглощающее состояние.
Это уже потом, очнувшись, я заметила, что юноша в чёрной одежде, богослужитель.
Я нашла его тут, в сети, узнала, что его зовут Авель и он служит в Валаамском монастыре.
.....
СпасиБо Вам, Авель, за мои случайные добрые воспоминания детства!
А Марина ушла при родах четвёртого ребёнка.
Упокой, Господи, ее душу.
Хоть и еврейскую, да какая небесам разница. У небес, как и у музыки национальностей нет.
