Созвучия...

Крапивин Владислав Петрович
Колесо Перепёлкина
<...>

Оркестр

«Почему ни слова о дедушке?! Почему ни слова о бабушке?! — вцепился Вася в Мару, когда Мика исчезла. — Что за фокусы?!»
«А вот потому… Ты сейчас пустился бы вспоминать, какой прекрасный дедушка и как вы замечательно доехали до города в его машине. И Мика решила бы, что ты свихнулся от солнечного удара…»
«По-че-му!»
«Сядь сперва… чтобы не упасть»,
Вася сердито засопел, но сел сразу. Прямо на бетон, спиной к нагретой кирпичной стене. Чтобы не тратить времени на споры.
«Ну?»
«Дело в том, что на самом деле тебя провожал домой не Микин дедушка, а ее бабушка. И не на машине, а на электричке. Ты Микиной бабушке очень понравился, когда познакомился с ней…»
«Я с ней не знакомился», — набыченно отозвался Вася. Дело явно клонилось к чему-то нехорошему.
«Знакомился… А вот с дедушкой ты как раз не был знаком…»
«Чего ты чепуху-то порешь…» — уныло сказал Вася, чуя, что Мару говорит правду.
«Вовсе не чепуху… потому что Микиного дедушки уже четыре года нет в живых…»
Вася дернулся, чтобы вскочить. Не вскочил, ослаб. Чуть не заплакал:
«Почему?..»
«Ты же выменял у мальчика Сережи рогатку! Забыл?»
«Не забыл… Ну и что?»
«Будто ты не понимал, что делаешь…»
«Я… ничего не понимал! При чем тут рогатка!»
«Сережа отдал ее тебе. И не пошел стрелять по стеклам. И не случилось беды, не порезал он руку. И значит, стал, кем хотел. Скрипачом. Вернее, альтистом… Альт это инструмент чуть побольше скрипки. Голос у него такой, чуть бархатистый…»
«Да знаю я! А почему… прочему его… больше нету на свете?!» — взорвался Вася молчаливым криком.
«Сергей Сергеевич Таевский стал очень известным альтистом. Таким же, как Юрий Башмет. Он выступал во всем мире и побеждал во всяких международных конкурсах. Его любили во всех странах, и он летал с концертами из одной страны в другую и был счастлив, потому что сбылась главная мечта его жизни — быть все время с музыкой…»
«А что же случилось-то?» — обреченно спросил Вася.
«Четыре года назад он полетел из Нью-Йорка домой, и самолет взорвался вскоре после взлета. Над океаном… Ты же знаешь, такие дела случаются иногда…»
«Значит я во всем виноват…» — безнадежно подвел итог Вася.
«В чем виноват-то? — вскинулся Мару. — В том, что исполнилась его главная мечта? Он же сам говорил: полжизни отдам, лишь бы не расставаться с музыкой…»
«Все равно… Что мне теперь делать-то?»
«Теперь — ничего, — как-то удивительно спокойно отозвался Мару (круглолицый темноволосый мальчик в больших очках). — Что было, то было. Это не ты, а… всемирное движение колес… А тебе пора домой. А то и правда хватятся».
Вася подумал и встал. И тихо пошел через пустырь в переулок.
Он брел, а Мару ковылял рядом, то и дело чиркая по ноге педалью. Прыскали в стороны кузнечики. Вася пытался понять, что у него в душе. И наконец подумал с виноватым вздохом: «Что же теперь… В самом деле: что было, то было…»
А может быть, что-то просто приснилось? Придумалось? Например, Микин дедушка-ботаник?..
Он еще долго так размышлял бы на ходу, но посреди переулка его окликнули:
— Вася! — сразу два голоса.
Он оглянулся. Сзади шли Филипп и Оля.
Они шли рядышком, и у Оли шевелились в теплом воздухе волосы, а в бороде Филиппа горели медные искры. И глаза у них у обоих были счастливые.
Вася глянул, мигнул. И сказал в упор неулыбчиво и требовательно:
— Вы что? Выходит, все-таки помирились?
— Да! На веки вечные! — радостно призналась Оля. А Филипп сдержанно улыбнулся:
— Теперь уж насовсем…
Вася подумал. И спросил о главном:
— Значит, ты теперь напишешь картину «Мальчик и музыка»?
—Я уже написал! Приходи на «Богатырь», увидишь… И знаешь, там случилось маленькое чудо!
— На картине?
— Да!.. Я нарисовал мальчика в рубашке с погончиками, вроде той, что ты носил тогда. А утром смотрю — на нем футболка с зелеными звездами, как сейчас на тебе… Кисточка распорядилась.
«Все равно эта картина не про меня, — подумал Вася. — Она про Сережу Таевского». А вслух сказал:
— Разве там можно различить на одежде звезды? Ты же говорил, что на картине сумерки…
— Сумерки и лунный свет. Звезды при нем проступают вполне отчетливо… А скоро я напишу картину «Незнакомый город новым летом».
— Как это? — не сдержал любопытства Вася.
— Там будет все тот же город, только… по одной из улиц идем Оля и я. Или почти Оля и я… И всюду солнце. И оно будет блестеть и сиять от счастья так… нет, даже не блестеть, не сиять, а… не могу подобрать слово…
— Оно будет рыдать от счастья, — серьезно сказал Вася. И быстро глянул в голубые глазки Филиппа.
Глазки стали темно-синими глазами.
— А ведь правильно… — сказал Филипп с выдохом. — Это да… правильнее всего.
И, кажется, все разом увидели на миг чудесный город в сияющих брызгах обильных счастливых слез. В радугах и влажном сверкании. И то, что было там богатство солнца, понятно. А то, что слезы… Ну, наверно, не бывает настоящего счастья без слез.
Филипп чуть обогнал Васю, встал перед ним.
— Да… Помнишь, я говорил тебе, что, если не совладаешь с загадкой семи музыкальных нот, я научу тебя управляться с семью красками радуги?
Вася неловко кивнул, он помнил.
— По-моему, тебе это не надо, — задумчиво сказал Филипп.
— Почему? — огорчился Вася.
— По-моему, ты будешь владеть другой загадкой — словами. Ты умеешь находить самые нужные слова. И, скорее всего, станешь сочинять сказки. Это одно из самых хороших дел на Земле.
— Ну… я не знаю, — пробубнил Вася и стегнул себя по ноге рогаткой. — Вообще-то я хотел быть путешественником…
— Одно другому не мешает, — серьезно сказал Филипп. А Оля объяснила полушепотом:
— Про сказки в себе сначала никто не знает. А потом такое просыпается однажды…
Она потрепала Васю по волосам, и Филипп тоже потрепал его и сказал «увидимся у Акимыча», и они пошли вдоль по переулку, и Вася смотрел вслед, пока Мару не толкнул его:
«Это они тебе должны говорить спасибо».
«Почему?» — опять насупился Вася.
«Потому что им было предназначено поссориться навсегда. Но ты между делом освободил два колеса от каменного осколка. И вот…»
«Значит это были их колеса?!»
«Да. И в этом удивительное совпадение. Поразительная случайность, что именно они попались тебе на пути… Знать про такое заранее невозможно».
«Жаль, что невозможно, — вздохнул Вася, потому что теперь опять вспомнил о доме. — А то бы…»
«Что а то бы?» — осторожно спросил Мару.
«Найти бы такие колеса, чтобы мама и папа не ссорились. Вытащить бы из их зубцов камни… А то я тогда поставил свечку, а это не помогло. Наверно, потому, что не внутри, а снаружи…»
«Отчего ты решил, что не помогло?»
«Ну, ругаются же, как и раньше!»
«Они уже две недели не ругались. И больше не будут. И никакого колеса тут не надо, есть другая причина…»
«Какая?» — сразу испугался Вася.
«Ну… достаточно важная».
«Какая?! Хорошая?»
«Н-не знаю. Это тебе решать…»
«Мару, не вертись! Отвечай прямо!» — перепуганно взвыл Вася (если можно взвыть мысленно).
Мару неловко хихикнул:
«Как не вертись, если я колесо…»
«Говори, что случилось!»
«Они тебе сами скажут прямо… когда придешь. Это ваше дело семейное…»
«Разводятся!.. — панически ахнул Вася. — Доссорились!..»
Он вскочил на педали:
— Вперед!
Мама и папа были дома. Они о чем-то весело разговаривали, без спора. Ну и понятно!. Теперь-то чего спорить, когда все решено…
Вася посреди комнаты соскочил с педалей и встал часто дыша.
— Во герой! — радостно сказал папа. — Прямо юный укротитель львов среди саванны…
Вася и правда был похож на укротителя. Решительный, с насупленными бровями, он стоял, широко расставив кофейные искусанные сорняками ноги и помахивал, как плетью, длинной рогаткой. В упор смотрел то на отца, то на мать.
— Не хватает лишь любимой африканской панамы, — согласилась мама с папой. — Кстати, где она?..
— Не заговаривайте зубы, — сумрачно отозвался Вася. — Я все знаю.
Мама с папой переглянулись.
— Любопытно, — сказал папа, — откуда ты мог это узнать. Поделись…
Вася не стал делиться. Он поглядел в упор на мать, на отца и решительно сообщил:
— Имейте в виду. В таком случае я не останусь ни с кем из вас. Я уйду жить к Акимычу на «Богатырь».
Мама и папа переглянулись снова. Папа поскреб недавно выбритый подбородок. Мама вдруг осторожно присела перед Васей на корточки.
— Ты что? Боишься, что нам будет тесно? Не бойся. Мы еще поднакопим денег и скоро купим двухкомнатную квартиру.
Вася обалдело мигнул:
— Зачем?
Папа напомнил:
— Мы же давно хотели такую. С телефоном…
Вася обмяк.
— А вы… разве не разводитесь?
Мама (видимо, от удивления) выпрямилась. Посмотрела на папу.
— М-да… Яночка, разве мы разводимся? — сказал папа и опять поцарапал подбородок. — Я что-то не слышал про такое…
— Это было бы не совсем кстати, — задумчиво сообщила мама. — Да. Это было бы даже совсем не кстати… Вася, откуда ты это взял?
Мару, кажется, хихикнул у Васиной ноги.
— А… почему вы тогда перестали ссориться? — пробормотал Вася и огрел себя рогаткой по ноге (а заодно и Мару).
— М-да… — папа посмотрел на Васю, на маму и на ширму (за которой неутомимый Гуревич негромко, но бодро транслировал песню о красном маршале Ворошилове). — Видишь ли… Все вопросы, о которых можно было спорить, мы наконец обсудили и пришли к общим соглашениям. И теперь нам ссориться больше ни к чему, это даже опасно. Вредно для маминого здоровья…
— Да, — подтвердила мама. И глянула на Васю со странной лаской. — Ты лучше скажи: кого бы ты хотел: сестренку или братика?
Вот оно что!
Васе почудилось, что все пространство вокруг чуть качнулось и сделалось другим (а Гуревич заиграл вальс из балета «Щелкунчик»). Вася понял, что на лице у него беспомощно-счастливая улыбка.
— Вот это да… Ссорились, ссорились и вдруг… Когда вы успели-то?
Мама глянула на Васю уже без ласки. А потом на папу.
— Послушай рассуждения нашего дорогого сына! Каков болтун! А все потому, что парню почти десять лет, а ты до сих пор его так ни разу не…
— Да-да! — часто закивал папа. — Это придется исправить в самое ближайшее время.
Все еще улыбаясь, Вася снисходительно сообщил родителям:
— Да ладно вам. Может, вы еще расскажете, что новорожденных покупают в аптеках? Откуда берутся дети, нам объясняли в детском саду… Мама, а ты скоро пойдешь в декретный отпуск?
— Еще не очень скоро, — суховато отозвалась мама. — Ты не ответил на вопрос: кого тебе больше хочется?
— Разве это зависит от меня? — хмыкнул Вася.
— Ну… все-таки.
Вася старательно наморщил лоб. Кто лучше? Сестренка вроде Мики (или Юленьки Вишняковой) — это совсем неплохо. Братишка — скажем, вроде конопатого Максимки — тоже здорово. Но ведь это когда еще будет! Надо, чтобы они выросли. А грудные младенцы, они все одинаковы… Вася вежливо предложил:
— Мама, ты на всякий случай постарайся, чтобы получились сразу двое. Тогда никаких вопросов…
— М-да… — озадаченно сказал папа.
Мама покусала губы.
— Я постараюсь. Но, сами понимаете, друзья, гарантировать ничего не могу…
— Ладно. Главное, не болей и не нервничай, — серьезно сказал Вася. Он понимал, что у него начинается новая жизнь.
Но и с прежней жизнью расставаться не хотелось. И отчаянно потянуло Васю на улицу, под яркое, еще совсем летнее солнце. Он поставил попрямее Мару и вскочил на педали.
— Мама, папа! Я еще покатаюсь!
— Стой! А кто будет заниматься делами? — привычно заспорила мама. — Завтра учебный год, а у тебя ничего не готово!
— У нас еще свободная неделя! — И Вася, взмахнув руками, как крыльями, вылетел на Колесе через порог.
По лестнице Вася, конечно, проскакал вниз на своих ногах, а у подъезда опять хотел вскочить на педали. И… неожиданная неловкость остановила его.
«Мару…»
«Что?»
«Мне как-то… Не знаю… Пока ты был Колесо, я на тебе ездил… А сейчас ты мой друг Мару. Ты совсем, как… человек. Тебе, наверно, обидно…»
Еще Вася хотел сказать, что нельзя же ездить верхом на круглолицем темноволосом приятеле-мальчишке в очках. Получается неравноправие.
Мару все понял в один миг.
«Не бойся! Все правильно! Я катаю тебя, потому что умею! Такая моя природа! А ты… ты ведь тоже часто носишь меня на себе, в руках, под мышкой… Давай так! Когда мы будем с тобой разговаривать про разное… про жизнь, ты думай, что я мальчик в очках. Когда ты гладишь мою шину, думай, что я черный котенок с белой грудкой. А когда я несу тебя на педалях, считай, что я вроде конька-горбунка. Или такая лошадка-пони с темной челкой и в больших человечьих очках…»
«Ладно! — обрадовался Вася. Все решилось самым лучшим образом. — Мару! А когда я вырасту и стану тяжелым, ты будешь катать моего брата или сестренку?»
«Обязательно! А если будет двое, то по очереди!»
Вася засмеялся и привычно прыгнул на стертые педали-деревяшки.
Скоро Вася и Мару оказались в переулке, который назывался Береговой спуск. Здесь блестели на траве капли, сверкали на асфальте лужицы, в палисадниках отражали солнце мокрые листья. Потому что, пока Вася объяснялся с мамой и папой, над городом Осинцевом опять пробежался короткий солнечный дождик. Дышалось удивительно легко, тополями пахло, как в июне.
«Ну, куда мы?» — спросил Мару.
«Не знаю… Наверно, на „Богатырь“. К Мике еще рано…»
Они неторопливо поехали вдоль травянистой обочины, где вторым цветом желтели поздние одуванчики. И все было хорошо, но на самом донышке души у Васи все же скреблась тревога.
«Мару… а вот приду я сегодня к Мике, а там ее бабушка. Она будет со мной, как со знакомым, а я ее даже не знаю…»
«А ты напрягись, постарайся вспомнить… как ехал с ней в электричке. Попробуй!»
Вася постарался… и вспомнил!
«Да!.. Но, значит, Микиного дедушки на даче не было?»
«Ну… не знаю, — грустно откликнулся Мару. — Теперь как хочешь, так и думай…»
«По-моему, он все-таки был, — насупленно решил Вася. — Никуда не денешься… И все равно я, наверно, виноват, что он не дожил до нынешнего дня».
«Вася…» — сказал Мару тоже угрюмо.
«Что?!»
«Я не хотел говорить… но раз уж ты снова об этом, я должен сказать…»
«Что?!» — Вася чуть не сорвался с педалей.
«Микин дедушка… он все равно не дожил бы до нынешнего дня ».
«Почему?!»
«Я не хотел говорить… — виновато повторил Мару. — Но раз уж ты… Дело в том, что, когда дедушка и Мика отвезли тебя домой и возвращались на дачу, их машина… Ну, знаешь как говорят: водитель не справился с управлением, и автомобиль вынесло на полосу встречного движения, по которой двигался КАМаз…»
Сумрачно стало. Почти темно. Вася соскочил с педалей. Постоял. Сел на краешек тротуара. Мару приткнулся рядом.
«И… значит, всё…» — словно увязая в темноте, спросил Вася.
«Да…»
«И… Мика?»
«Она тоже…»
Вася рванулся, чтобы помчаться к Мике! Чтобы ничего этого не было!
«Да и не было ничего… — эхом откликнулся Мару. — Не бойся. Мика сейчас дома, и старается укоротить на себе форменный клетчатый жилет. За это ей попадет от мамы и бабушки, но не очень… Но представляешь, что было бы , если бы ты там, в цирке, не выменял рогатку…»
Вася представил на миг. И больше не захотел представлять. Нисколечко! Он замигал, чтобы влажный солнечный день вернулся к нему. И день стал возвращаться. С зеленью мокрой травы, запахом тополей, золотой россыпью одуванчиков…
«Спасибо Гуревичу, — виновато сказал Вася. — Это ведь он придумал цирк… А мы сегодня с ним даже не поздоровались…»
«Да, подзабыли мы старика, — признался Мару. — Ну, ничего. Сегодня вечером будем с ним беседовать долго-долго. И попросим его устроить концерт по заявкам. Он это ужасно любит…»
И, словно эхо от слов о концерте, рядом ударила музыка!
Это была беспорядочная музыка самодельного оркестра. Оркестр состоял из семерых пестро одетых мальчишек помладше Васи. Они маршировали по тротуару и старательно извлекали мелодию из чего только можно. Один брякал друг о дружку кастрюльными крышками. Другой лихо водил поварешкой по оцинкованной стиральной доске. Третий дудел в картонный контрабас. Четвертый лупил по тугому полиэтилену, натянутому на жестяной бачок. Но были в оркестре и настоящие инструменты: пластмассовая флейта, крохотная скрипка и сверкающая губная гармошка.
На гармошке играл Максимка!
Скрипка, гармошка и флейта выводили настоящую мелодию, которая приводила в порядок и заставляла поддерживать дисциплину в жестяном лязганье и барабанном уханье. И мелодия эта показалась Васе знакомой. Очень знакомой, хотя и непонятно откуда.
Вася встретился с Максимкой глазами. Максимка на миг оторвал сияющую гармошку от губ, сам просиял и крикнул:
— Мы празднуем лишнюю неделю каникул!
Вася вскочил. Вернее, его пружинисто толкнула вверх музыка. Вася прыгнул на педали и спиной вперед поехал впереди оркестра. Взмахнул руками и начал дирижировать музыкантами! Скажи ему раньше кто-нибудь про такое, он бы ни за что не поверил. Но теперь он дирижировал, ничуть не стесняясь, и как бы сливаясь с озорной музыкой Максимкиного оркестра. И самые строптивые, самые самодельные инструменты слушались Васю Перепёлкина, когда он, стоя на педалях, командовал маршем «Веселые каникулы», в котором лишь очень глубоко пряталась еле приметная грустинка.
А по асфальту и одуванчикам рядом с Васей двигалась на кружевном колесе тонкорукая тень-дирижер.
И скользила над травою тень музыки.
И город Осинцев, сверкающий после теплого дождика, делался все больше похожим на разноцветный Незнакомый город.
2001 г.
Крапивин В.П. Колесо Перепёлкина
(«Оркестр» - заключительная глава повести)

Источник текста: e-libra.ru/read/178118-koleso-perepyolkina.html

Примечание: самый знаменитый цикл В.П. Крапивина - «В глубине Великого Кристалла». Данная повесть сюжетно связана с параллельными Вселенными Великого Кристалла. Башня на одной из точек Генерального меридиана Великого Кристалла – Мегавселенной - позволяет переместиться в любую точку пространства и времени миров Великого Кристалла.

Кинг Стивен Эдвин
Ур (оригинальное название повести - Ur)
<…>

VIII – Эллен

Уэсли проспал до девяти утра, когда его разбудила мелодия «Канона ре-мажор» Пахельбеля. Если ему и снились сны (о розовых «Киндлах», женщинах на стоянках придорожных кабаков, или низких людях в желтых плащах), он их не помнил. Осознавал только, что кто-то звонит на мобильный, и это может оказаться человек, с которым ему отчаянно хотелось поговорить.
Он вбежал в гостиную, но звонок прекратился, прежде чем он успел вытащить трубку из портфеля. Уэсли раскрыл телефон и увидел У ВАС 1 НОВОЕ СООБЩЕНИЕ. Он включил воспроизведение.
– Эй, приятель, – произнес голос Дона Оллмана, – думаю, тебе нужно проверить утреннюю газету.
И все.
Он больше не выписывал «Эхо*», но ее получала соседка снизу, старая миссис Ридпат. Он сбежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и точно, газета торчала из почтового ящика. Потянувшись за ней, он замешкался. Что, если этот глубокий сон был ненастоящим? Что, если ему вкололи какую-то анестезию, и переместили в другой Ур, в котором авария все-таки случилась? Что, если Дон звонил, чтобы подготовить его? Предположим, он откроет газету и увидит черную рамку, которая служит похоронным крепом во всех газетах мира?
– Пожалуйста, – прошептал он, не зная, кого умоляет – Бога или эту таинственную темную башню. – Пожалуйста, пусть это будет мой Ур.
Онемевшей рукой он взял газету и развернул ее. Рамка была на месте, охватывая всю первую полосу, только не черная, а синяя.
Цвет «Сурикат».
Такой большой фотографии в «Эхе» он еще не видел; она занимала половину первой полосы, под заголовком ЛЕДИ СУРИКАТЫ ВЗЯЛИ «БЛЮГРАСС», И У НИХ ВСЕ ВПЕРЕДИ! Команда собралась на паркете «Рапп-Арены». Трое поднимали над головами сверкающий серебряный кубок. Еще одна – Джози – стояла на стремянке и вертела над головой баскетбольную сетку.
Перед командой, одетая, как всегда в дни игр, в строгие синие брюки и синий блейзер, стояла Эллен Силверман. Она улыбалась и держала плакат, на котором от руки было написано: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, УЭСЛИ.
Уэсли вскинул над головой руки, в одной все еще держа газету, и издал вопль, заставивший оглянуться двух парней на другой стороне улицы.
– Что такое? – крикнул один из них.
– Я – спортивный фанат! – прокричал в ответ Уэсли и помчался вверх по ступенькам. Ему нужно было позвонить.
2009
Перевел с английского Алексей Ефимов
* «Эко» - в переводе В. Антонова
Кинг Стивен Эдвин
Stephen Edwin King
Ур (оригинальное название повести - Ur)
(«VIII – Эллен» – заключительная глава повести)

Источник текста: fanread.ru/book/9897654/?page=13

Примечание: сюжетно повесть связана со знаменитой эпопеей С. Кинга «Тёмная башня». Тёмная башня – центр Мегавселенной с её параллельными Вселенными (реальный мир, в котором проживает С. Кинг, входит в Мегавселенную Тёмной Башни, она же - Роза).

Psychedelicgirl, 16 августа 2016 г.
Суть Кристалла мне напоминает суть Тёмной Башни Стивена Кинга — тот же континуум пространства и времени, квинтэссенция всего, нексус Бытия. С двух сторон Океана почти ровесники, — русский и американец, — Кинг и Крапивин, — увидели одну и ту же Сущность и Основу Мира, за которую у нас боролись Мальчики со шпагой, а у них Стрелки-Рыцари с револьверами-Мечами. У них беспощаднее и злее, психоделичнее, — на каком-то прорыве между духовностью и прыжком веры, на базе Брэдбери или Уолта Уитмена или даже, возможно, битников и Моррисона, — а у нас — это зыбкий нонконформизм беспризорника-аристократа Сани Григорьева из «Двух Капитанов» Каверина, который тоже принял посвящение у «своего Теда» — доктора Ивана Ивановича, тоже не желавшего сдаться «системе». И Саня, и крапивинские мальчишки будут идти и всегда дойдут, — почти точно такие же замученные, — как Джейк Чемберз или Бобби Гарфилд, — тем же самым страшным мещанским окружением, — но их спасёт чистый советский, настоящий нонконформизм, граничащий с эскапизмом, материалистический нереалистичный романтизм, который не приемлет ничего, кроме самого человека и его личного закона чести. И это же спасёт и Роланда, и Джейка, и Эдди, и Сюзанну. И поэтому благодаря всем им мир выстоял, Башня и Кристалл сокрушили зло, а мы выжили.
И пока Кристалл удерживают ещё честные люди, как Роланд Дискейн из Гилеада и Тед Бротинган из Америки, а Тёмную Башню — держит каждый честный русский парень, в простеньких кедах и с рюкзачком, чаще — из бедной семьи и маленького российского городка, но в душе которого не померкли и вечно сияют звёзды и плещутся волны Океана, — Мир не рухнет и мы будем сохранять в себе Людей. И вот где Америка и Россия и встречаются: Стрелок и Мушкетёр, Пионер и Скаут, — в встреча эта может произойти только по закону чести и никак иначе, и она произойдёт обязательно, еще не раз и не два, я верю в это... Как во встречу Крапивина и Кинга. Ведь все мы — Хранители Луча. Это ка-тет.
Оценка: 10
Перепост: fantlab.ru/work16101

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.04.2017. Созвучия...
• 16.04.2017. Созвучия...
• 14.04.2017. Созвучия...
• 01.04.2017. Созвучия, как случай - антитроллинг