Франклин. Крозье

Раймонис: литературный дневник

Джон Франклин


Все надписи на памятниках начинались со строчки «Светлой памяти…». И хотя он умел читать, ему больше нравилось проникаться духом каждой отдельной буквы. Из всего написанного буквы были самыми долговечными, неизменно повторяющимися, и за это он их любил. Днём надгробные камни высились над могилами, одни стояли попрямее, другие чуть-чуть заваливались вбок, чтобы поймать для своих покойников немного солнца. Ночами же они укладывались на землю и терпеливо ждали, пока в канавках высеченных букв соберётся роса. А ещё эти камни умели смотреть. Они улавливали движения, которые для человеческого глаза были слишком постепенными: плавное кружение облаков в безветрии, скольжение тени от башни с запада на восток, лёгкий поворот цветка по солнцу и даже рост травы. <…>
Если бы можно было вот так тут сидеть и, застыв, словно камень, смотреть много-много веков подряд, как поднимаются из травы леса и зарастают болота, а на их месте возникают дома, целые деревни или тучные поля! Он бы сидел, и никто бы его ни о чём не спрашивал, потому что никто бы и не знал, что он человек, до тех пор пока он не пошевелится.


Стен Надольный, «Открытие медлительности»


***


Фрэнсис Крозье


Он помнит, как стоял там, глядя на огни деревни, в то время как последний скудный свет зимних сумерек погас в небе и окрестные холмы обратились расплывчатыми, чёрными, безликими громадами, незнакомыми маленькому мальчику, и наконец даже родной дом, видневшийся на окраине селения, утратил чёткость очертаний в сгущающемся мраке. Крозье помнит, как пошёл снег, а он всё стоял там один в темноте за каменными овечьими загонами, зная, что получит взбучку за опоздание… но всё ещё не находя в себе сил двинуться на свет окон, наслаждаясь тихим шумом ночного ветра и мыслью, что он единственный мальчик – возможно даже, единственный человек, – который сегодня ночью здесь, среди открытых ветрам, посеребрённых инеем лугов, вдыхает свежий запах падающего снега, отчуждённый от горящих окон и жарких очагов, ясно сознающий себя жителем деревни, но не частью оной в данный момент. Это было глубоко волнующее, почти эротическое чувство – тайное осознание отъединённости своего «я» от всех и вся в холоде и темноте…


Дэн Симмонс, «Террор»

***


Джон Франклин


Музыка была печальной и в то же время лёгкой, светлой, прозрачной, медленная часть напоминала прогулку вдоль берега, волны, следы на ребристом мокром песке. Одновременно от неё возникало такое чувство, словно едешь в карете и наблюдаешь за пейзажем из окна, то выбирая из него свободным взглядом далёкие дали, то выхватывая ближние картины. Джону показалось, будто в этот момент ему открылась мысль как таковая, до мельчайшей последней клеточки, обязательная выстроенность всякой мыслительной конструкции и её произвольность, извечность идей и их преходящесть. Всё было ясно, понятно и вселяло оптимизм. Когда отзвучали последние звуки, Джон вдруг осознал: на свете нет ни поражений, ни побед. Всё это выдуманные понятия, плавающие на поверхности представлений о времени, установленных человеком.


Стен Надольный, «Открытие медлительности»



Другие статьи в литературном дневнике: