Золото на голубом

Татьяна Ши: литературный дневник

3 октября 12.35


Слышалось ли тебе, какие звуки издаёт съезжающая крыша?


Нет, это не скрип, ассоциативно связанный с кровельным материалом.


Это – музыка. В ней столь же мало предсказуемости, как мало её в бальзаме: никогда не знаешь, как он поведёт себя на этот раз.


Когда стоишь на зелёной траве, усыпанной ярко-желтыми листьями, прислонившись спиной к Клёну, всего в десяти метрах от ревущей автострады, то слышишь эту музыку. Она – в беззвучном шелесте листьев (беззвучном из-за грохота пролетающих машин), она в распахнутом крике какой-то неизвестной птицы на соседнем дереве. Эта музыка – в мягком звуке каблуков, медленно проникающих в землю. Недопитый бальзам ещё плещется на дне бутылки, и сумка издаёт его хлюпающий ритм. Этот ритм наполняет музыку экзотикой Боба Марли.


Антеннами, расположенными на спине, как у всякой Рыбы, я ощущаю угасание Клёна, его беспомощность перед триумфом Осени, его безразличие к тому, кто прислоняется мышцами спины к его коре. Клён расслаблен, он всего лишь ждёт: который лист сейчас оторвётся и спланирует на зеленый газон и, как вытянутый из красочной картинки пазл, приоткроет ещё один кусочек неба. Но нельзя предсказать листья. И я тоже жду, под раскрытым Клёном, в распахнутом плаще, с раскрытым блокнотом, с сорванной крышей.


Вот они - частицы, клетки, молекулы старого дерева. Разве замечали мы их прелесть летом, в скучной зелёной палитре всеобщей листвы? А сейчас, прямо сейчас, они умирают на траве, скрюченные предсмертным параличом, а я цинично любуюсь каждым из них. Ведь только теперь они стали индивидуальностями, приобрели особые черты, только теперь, перед лицом великой Смерти, их трупные пятна напоминают какие-то сакральные знаки. Ещё пару дней – и дождь превратит их в бурую кашу. И мне всего-то останется – целый год ждать следующего октября. А, может, перед Смертью и нам всем удастся наконец кем-то стать?


Среди этих желтых символов Канады шевелится под дыханием ветра и прозрачная обёртка от крабовой палочки. Как весело было только что закусывать густую сладкую жидкость бальзама! Уставшая от чёрных мелких букв роговица постепенно восстанавливается, релаксируя на рыжем цвете листвы. И моя крыша, съезжающая под невидимую музыку, вовсе не съезжает. А становится на место.


И вдруг – такое ощущение легкости оттого, что никто стал не нужен! Не надо ни перед кем очередной раз приоткрывать Свой Мир, просить вытереть ноги перед дверью, и, впустив чужака, метаться и прятать по углам все свои сокровища, прикидываясь обыкновенной женщиной. Я распахнута. Не для людей – для Осени. Я отрезала всех – друзей, полудрузей, мегадрузей, псевдодрузей, и даже кандидатов в друзья. Мир мой закрыт на все замки. Он весь сжался до размеров этого клёна. Взгляд сузился до размеров "снайперской" оптики. Кто попадёт под прицел? Сегодня это - Клён.


Ещё в начале недели моя жизнь казалась полной «жопой», а я сама – стоящей одной ногой в пенсионном фонде. Но меня так просто не сломать. Особенно осенью. Теперь - всё равно, что обо мне подумают прохожие, водители, детишки с бабушками, велосипедисты и спортсмены, все эти "обои", которые ничего плохого мне не сделали. (Может, просто не успели?). Захочу – усядусь на траву!


Кто знает, где наша крыша должна находиться. Может, её правильное положение – как раз быть сдвинутой?
Знаешь, а клёны даже в пасмурную погоду – солнечны.
И почему ты так не любишь осень?




Другие статьи в литературном дневнике: