***
Мягкий дневной свет:
пережеванные в кашицу лепестки сирени.
Или младенец отрыгнул молоко на слюнявчик.
Сентиментальность.
Почему все раны затягиваются узорами?
Долговязый вяз чуть нагнулся, чтобы завязать
шнурки на бугристых кроссовках корней.
После прочитанных стихов становится теплей:
усиленно тают ледники в Антарктиде. Это круто,
это глупо, это глобальное откровение.
Раз, два, три, четыре, пят
ница, я иду искать память. Кто не спрятался -
я виноват. И антенна на автомобиле
ощупывает облака -
так слепец на пляже взрыхляет тросточкой песок.
Так ты проходишь мимо
неподобранных сокровищ дня.
И закат отползает как краб, как оторванная рука.
Неиспользованные возможности воют, как женщины.
Рвут на себе волосы до безмятежной лысовости.
Дай же мне выистиниться.
Жизнь - музыкальная пластинка,
и ее много раз будут слушать после тебя, без тебя
кто-то будет жить на этом же отрезке времени,
скользить иглой по тем же рытвинам мгновений,
влюбляться в одних и тех же женщин,
вселенная побеспокоилась: никто не останется без подарка,
ничто не будет забыто. твое согнутое колено
еще помнит мои падения с велосипеда,
как Мальвина - первую любовь, запах чернил в волосах,
а малолетний Артур Рембо - первую компьютерную кровь.
ты уже расцарапан сединой,
серебряными вилами по черной воде
а мать атакуют пигментные мошки, как тля - розу.
и в глазах истончились подвесные мосты:
стальные нити, натянутые над пропастью,
но как-то же нужно по ним пройти.
яркий свет люстры, точно оплеуха; твое ухо
светится изнутри розовым воском - тюльпан на солнце.
мы внутри дня, внутри прозрачного лифта.
наша квартира - парализованный динозавр
с маленьким мозгом кухонного телевизора.
уже светает, загораются первые окна
драконья чешуя потрескивает в погасшем камине.
я иногда мыслю, следовательно, иногда существую.
а иногда меня нет, но есть ты,
так природа не терпит пустоты
и за каждым упавшим гражданином вселенной
поднимется новое поколение.
мутное, как жемчуг,
дежавю новых смертей и рождений...
