Олег Чухонцев
Superego
1
...и тогда я увидел: распята луна
бледным призраком на крестовине окна.
Тень распятья чернела на белом полу.
Было тихо, но перед иконой в углу,
издавая какой-то воинственный звук,
на невидимой нитке спускался паук.
" Это он, - я весь похолодел, - это он!"
Ужас крови моей - трилобитный дракон!
Гад, который почувствовал временный сдвиг,
из безвременья как привиденье возник
и, быть может, предчувствуя сдвиг временной,
из прапамяти хищно навис надо мной.
Что он думал, убивец? Глазаст и землист,
я лежал, трепеща, как осиновый лист.
Я лежал у стены и, прижатый к стене,
знать не знал, что проклятье лежало на мне.
И, как жар из печи, как зола из огня,
я смотрел на него - он смотрел на меня!
Я не смерти боялся, но больше всего -
бесконечности небытия своего.
Я не к жизни тянулся, но всем существом
я хотел утвердиться в бессмертье своём.
Но мучительно мучимый смертной тоской,
я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Я лишь пальцем попробовал пошевелить,
как почувствовал: дёрнулась ловчая нить,
и к губам протянулись четыре сосца,
и подобьем усмешки подобье лица
исказило, и судорогою свело
студенисто-трясучее тело его.
Я отпрянул - хоть некуда! - и в тот же миг
он неслышно ко мне прикоснулся - и крик
омерзенья потряс меня, словно разряд.
И ударило где-то три раза подряд.
Я очнулся - и долго в холодном поту
с колотящимся сердцем смотрел в темноту...
2
Било три. Ночь была на ущербе. В окне
неизбежность стояла стоймя, как конвойный.
Что за мысль тяготилась собою во мне,
я не знал и пугался догадки невольной.
Между тем у противоположной стены
беглый маятник маялся в сумраке спёртом.
Были сумерки длинны, как были длинны
списки выбылых при Иоанне Четвёртом.
Что-то брезжило - то ли предчувствие зла,
что-то виделось - то ли предвестье распада:
видно время распалось и юность прошла,
так прошла, что и памяти стало не надо.
Так прошла, что в беспамятстве тучи листвы
неподвижно клубились подавленной мощью,
и, ещё не развиднясь, кривая Москвы
уходила куда-то за Марьину Рощу.
И в беспамятстве лета на Новолесной
фонари так тускнели, что делалось ясно:
моё тело - безвольное - не было мной
и душа - малодушная - мне не причастна.
Да и вся моя жизнь, ненавистная мне,
так, казалось, чужда была, как сновиденье:
я лежал у стены и, прижатый к стене,
кожей чувствовал жаркий озноб отчужденья.
Что же это, предвиденье или недуг
тяготились ошибкою неотвратимой?
Или плановый робот - железный паук -
деловито опутывал мир паутиной?
Всё равно! Уже буквица бледным огнём
проступала в окне, словно след на копирке,
и железобетонный пейзаж за окном
занимался, и пахли со стройки опилки.
Всё равно! Всё равно! Ожиданьем труда
занималась душа - и не видела дела.
И гудели - почти по-людски - провода,
но сквозило и в них ощущенье предела.
Но всего один сдвиг - и запахнет бедой.
О, как хочется жить! Уже поднят высоко
Михаила Архангела меч золотой.
Не убий. Дай отсрочку. Помедли. Постой.
3
Нету выбора. О, как душа одинока!
Другие статьи в литературном дневнике:
