Метасюжет о спасении в духовной и художественной л
В сюжетности литературы ее большое преимущество перед другими видами искусства, Аристотель называл фабулу основой и душой трагедии. Но любое преимущество в своем безмерном развитии оборачивается опасностью. Сюжетность, возомнив себя главной ценностью литературы, решила жить независимо от художественности. Результатом стала обширная массовая второсортная литература -детективы, боевики, любовные романы - опирающиеся на «лихо закрученный сюжет» о насилии и страсти. «В природе художественного творчества противоречий, надо сказать, больше, чем мы привыкли замечать, - пишет Валентин Распутин, - Одно из них заключается в том, что сюжетное, событийное движение, за которым читатель следит, казалось бы, прежде всего, а потому автор продумывает и выверяет тщательней всего, на деле, похоже, лишь отдаляет читателя от писателя. (...) А сближает их не само действие, а та скрытая и невидимая сила, с помощью которой действие происходит и которая, как это бывает и в механике, направлена в другую сторону. (...) герои уйдут и уедут, скрывшись из виду, и происшедшее с ними в конце концов забудется, но то, что произошло благодаря героям с читателем, внутренняя движущая сила их нравственного и духовного возбуждения останется в нем навсегда».103 Следовательно, сюжет, при всей его значительности, не самоценен, а выполняет в литературе функцию, подчиненную нравственной и духовной движущей силе искусства. Связь с духовными силами выводит значение сюжета за рамки художественной сферы. Показательно, что и само слово «сюжет» в последние годы вышло за рамки искусства: сегодня говорят о сюжете научной работы, имея в виду логическую канву повествования (философский или литературоведческий сюжет), о сюжете реальных событий (бытовой сюжет). Расширение семантического поля слова «сюжет» есть возвращение к жизни, на которой всякий сюжет основан. Жизнь сама по себе есть сюжет человеческого бытия, в начале которого человек «выезжает из дома», то есть его душа обретает плоть, выходит в мир дольний, а в конце «возвращается домой», то есть покидает землю своего странничества и возвращается в мир горний. В литературе сложилось множество сюжетных канонов, легко узнаваемых вечных сюжетов и ситуаций, и мастерство писателя часто определяется умением сделать знакомое необычным, придать неожиданный поворот сюжету, избежать банальной развязки. Но каким бы неожиданным и новым ни был сюжет, есть особая привлекательность в том, что у него обязательно будет конец. Если книга скучна, трудна для понимания, но обязательно должна быть прочитана, то последняя страница освобождает читателя от тягостного плена. Если же книга увлекла воображение и интеллект, наполнила сердце радостью, принесла в нашу жизнь ощущение другой реальности, то мы с сожалением и страхом следим за тем, как тают страницы справа от нас: толщина правой части книги, которую еще предстоит прочесть, - это мера жизни в мире воображения, где время бежит быстрее, жизнь кажется ярче, а люди -более значительными. Помню, как в юности, в пору увлечения толстыми романами Дюма, Гюго, Диккенса и сестер Бронте, я недоуменно смотрела на прочитанный том, который обещал, казалось, новую жизнь, - но вот, прочитанный и тем исчерпавший себя, он казался обманщиком, не оправдавшим надежд на вечную радость книгобытия. Прочитанная книга уже не походит на дом с открытой дверью, а более напоминает гроб, крышку которого мы захлопываем, когда закрываем книгу. Все, конец. Но как невозможно принять смерть человека, так трудно принять и конец книги: есть что-то пугающее в том, что целый мир, вырастающий из страниц книги в процессе чтения, мир, населенный людьми, наполненный проблемами, событиями и глубочайшим смыслом, вдруг как бы уходит обратно в небытие, и стопка переплетенной бумаги в обложке кажется унизительно материальной и незначительной формой для сокрытого в ней мира. Жизнь читателя "внутри книги" есть прежде всего жизнь "внутри сюжета". Во второй половине двадцатого века "база данных" сюжетики значительно расширилась и одновременно упростилась благодаря бурному развитию кинематографа, видеопроката и компьютерных технологий. В компьютерной игре человек может непосредственно вмешиваться в сюжет игры или фильма, изменять ход событий, стать персонажем и соавтором одновременно. Привлекательность виртуального "сюжетобытия" объясняет популярность новой молодежной субкультуры "толкинистов" и "ролевиков" (возникшей в 70-ые годы на Западе и набирающей популярность в последние десять лет в России), которая основывается на вживании и творческом развитии сюжетов, преимущественно заимствованных их жанра "fantasy". Толкинисты и ролевики переносят "жизнь в сюжете" из виртуальной реальности в саму жизнь, придавая ей статус вымышленной игровой реальности и тем самым продолжая в определенной степени жить в книжном или видеомире после того, как книга или фильм закончились. Конец книги не только выводит нас из состояния полета в литосфере, но и приносит чувство нравственного примирения с миром, поскольку высокая литература всегда демонстрирует власть доброго начала над злым. Сколь бы трагичен ни был конфликт произведения, порок оказывается наказан, а добродетель вознаграждена, если не на страницах самой книги, то в воображении читателя, вдохновленном ее сюжетом. Ахилл сменяет гнев на милость; Одиссей восстанавливает порядок на Итаке; а смерть Ромео и Джульетты восстанавливает мир между Монтекки и Капулетти; Наташа Ростова счастлива в замужестве, а дядюшка Скрудж - в сострадании к бедному родственнику; в потоке слез оживает сердце Раскольникова.... И пусть безысходно трагична развязка Гамлета и безнадежно одинок старый Фирс, оставленный в заколоченном доме, - слезы, пролитые читателем, наполнят его сердце состраданием, а значит - любовью к миру. © Copyright: Михаил Просперо, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
