Консуэло, вы не женщинаКаждое утро на палубе Рикардо Виньес Станислав Козлов , пианист, с похожими на голубиные крылья руками, шептал мне на ухо: – Консуэло, вы не женщина. Я смеялась и целовала его в щеку, отводя длинные усы – из-за них я иногда начинала чихать. А он гнусавил свои галантные испанские фразы, желая мне доброго утра, расспрашивая, что мне снилось, помогая пережить еще один день на пути в Буэнос-Айрес. И каждый раз я пыталась понять, что имеет в виду дон Рикардо, произнося эту ритуальную утреннюю фразу. – Тогда, может быть, ангел или чудовище? Кто же я? – наконец в раздражении накинулась я на него. Он перестал улыбаться. Несколько минут всматривался в морскую даль, и лицо его было похоже на лики с полотен Эль Греко. Он взял мои руки в свои: – Дитя, вы умеете слушать, ах, это уже неплохо… С тех пор как мы встретились на этом корабле, я постоянно спрашиваю себя, кто же вы. Я знаю, что люблю ту, что живет внутри вас, но знаю также, что вы не женщина. Ночи напролет я размышлял об этом и наконец погрузился в работу. Пожалуй, я все-таки больше композитор, чем пианист, и только в музыке могу выразить вашу сущность так, как я это чувствую. Виньес откинул крышку стоявшего в салоне пианино с небрежной кастильской элегантностью, благодаря которой снискал себе популярность в Европе. Я слушала, это было великолепно. Море покачивало нас, словно подхватив ритм мелодии, и мы принялись, как обычно, рассказывать друг другу о бессоннице, о своих открытиях: иногда на горизонте показывался то маяк, то остров, то другой корабль. * – Извините-извините, – засуетился Кремьё. – Я забыл вас представить. Антуан де Сент-Экзюпери – летчик, авиатор, с ним вы сможете увидеть Буэнос-Айрес с высоты птичьего полета. А еще он покажет вам звезды. Ведь он так любит звезды… – Я не люблю летать, – ответила я. – Я не люблю вещи, которые движутся слишком быстро. Не уверена, что мне понравится смотреть сверху на чьи-то макушки. И к тому же мне пора. – Но у макушек нет ничего общего со звездами! – воскликнул высокий брюнет. – Вы считаете, что головы слишком далеки от звезд? – Ах! Возможно, у вас звезды в голове? – удивился он. – Я пока еще не встретила мужчину, который бы увидел мои настоящие звезды, – грустно призналась я. – Но мы болтаем глупости. Повторяю вам, я не люблю летать. Даже когда я иду слишком быстро, мне уже не по себе. Брюнет, не выпуская моей руки, присел на корточки рядом с креслом, казалось, он с интересом изучает меня. Мне было неловко, я чувствовала себя смешной – чем-то вроде говорящей куклы. Мне казалось, что слова, которые я произношу, теряют смысл. Его рука сжимала мой локоть, и я невольно чувствовала себя его жертвой, заточенной в этом бархатном кресле, из которого невозможно сбежать. Он продолжал задавать мне вопросы. Заставлял меня отвечать. Мне больше не хотелось быть объектом его внимания, я чувствовала себя глупо, но что-то не позволяло мне уйти. Я начала досадовать на свою женскую природу. Сделала еще одну попытку, как светлячок, выпускающий последний лучик света, мысли, силы. Снова попытавшись высвободиться из кресла, я мягко сказала: – Я ухожу. Своими огромными ручищами он загородил мне путь: – Но знайте, что вы увидите с борта моего самолета Рио-де-ла-Плата сквозь облака! Это потрясающе красиво, такого заката нет больше нигде в мире! Кремьё прочел на моем лице ужас птахи, попавшей в силки. Он поспешил мне на помощь, произнеся сурово: – Сент-Экс, она должна идти, ее ждут друзья. И я тоже вынужден вас оставить, у меня гости. Но брюнет так и не позволил мне встать с кресла. Он сказал очень серьезно: – Я пошлю своего шофера забрать ваших друзей, чтобы они тоже смогли понаблюдать за заходом солнца. * От Буэнос-Айреса до Пачеко добрый час езды, и, скрючившись в автомобиле, я слушала рассказы этого человека о его жизни, о его ночных полетах. Потом я сказала: – Знаете, вам надо записать то, что вы рассказываете. Это так прекрасно. – Ладно, я напишу об этом для вас. Знаете, я уже написал одну книгу – воспоминания о моих первых вылетах на почтовых самолетах, когда я был еще молод, пять лет назад. – Но пять лет – это же ерунда! – Это много. Я был тогда молод, летал над пустыней Сахара. Книга называется «Южный почтовый». На обратном пути заедем ко мне, и я вам ее подарю. Она не имела успеха. Я продал всего три штуки – одну своей тете, другую сестре, третью – подруге сестры. Словом, три… Надо мной посмеялись, но раз вы говорите, что мои рассказы действительно интересны, я напишу об этом. Для вас одной. Очень длинное письмо. В этой поездке я была единственной женщиной. Мадам Э., которая должна была нас сопровождать, не поехала под тем предлогом, что дороги, ведущие к аэродрому, слишком пыльные. В машине Сент-Экзюпери говорил не умолкая. Какие волшебные образы, настоящая лавина невероятных подробностей! Кремьё задавал вопросы. Сент-Экзюпери отвечал, не прерывая основного повествования. Он заявил, что неделю не открывал рта, и буквально засыпал нас историями об авиации. Наконец мы добрались до летного поля. Нас ждал серебристый красавец самолет. Я хотела подняться в отсек для пассажиров, но Сент-Экзюпери настоял, чтобы я села рядом с ним в кресло второго пилота. Кабина была отделена от салона шторой из толстого сукна. Я не знаю, как люди умудряются летать на этих самолетах. Сент-Экзюпери задернул штору. Я украдкой разглядывала его руки – красивые, умелые, нервные, утонченные и сильные одновременно. Руки Рафаэля. В них проявлялся его характер. Я боялась, но доверила ему свою жизнь. Мы взлетели. Его лицо стало менее напряженным. Мы летели над равнинами, над водой. Нутро мое бунтовало. Я чувствовала, что бледнею, начала глубоко дышать. К счастью, шум мотора заглушал мои вздохи. От высоты у меня заложило уши, очень хотелось зевнуть. Неожиданно Сент-Экзюпери сбросил газ: – Вы много летали? – Нет, это первый раз, – робко сказала я. – Нравится? – спросил он, глядя на меня с легкой насмешкой. – Нет, это немного странно, вот и все. Он зафиксировал ручку управления, чтобы сказать что-то мне на ухо. Затем снова поднял ее и опять зафиксировал, наклонившись ко мне. Он нарочно делал крены, чтобы нас попугать. Я улыбалась. Он положил мне руки на колени и подставил щеку: – Вы не хотите меня поцеловать? – Месье де Сент-Экзюпери, вы должны знать, что в моей стране люди целуют только тех, кого любят, и только если они знакомы достаточно долго. Я совсем недавно овдовела, как же я могу вас поцеловать? Он закусил губу, чтобы не выдать улыбки. – Поцелуйте меня, или я вас утоплю, – сказал он, делая вид, что направляет самолет прямиком в море. Я задохнулась от гнева. Почему я должна целовать человека, с которым едва знакома? Шутка показалась мне слишком скверной. – Так вот как вы заставляете женщин целовать вас? – спросила я его. – Со мной этот номер не пройдет. Мне надоело летать. Сделайте мне приятное – посадите самолет. Я недавно потеряла мужа и тоскую по нему. – Ой! Мы падаем! – Все равно. Тогда он взглянул на меня, зафиксировал ручку и произнес: – Я знаю, вы не хотите меня поцеловать, потому что я слишком уродлив. Я увидела, как жемчужины слезинок из его глаз закапали на галстук, и мое сердце растаяло от нежности. Я неловко перегнулась и поцеловала его. В ответ он начал неистово целовать меня, и так мы летели минуты две-три: самолет пикировал и взмывал, Сент-Экзюпери поднимал ручку и опускал ее снова. Пассажиров начало укачивать. Мы слышали, как они жаловались и причитали у нас за спиной. – Извините, я не слишком хорошо знаю женщин. Я люблю вас, потому что вы ребенок и вам страшно. – В конце концов вы сделали мне больно! Вы сумасшедший. – Это только так кажется. Я делаю то, что хочу, даже если это причиняет мне боль. – Послушайте, я больше даже кричать не могу, приземляйтесь. Мне плохо. Я не хочу потерять сознание. – Об этом речи быть не может. Посмотрите, вон там Рио-де-ла-Плата. – Хорошо-хорошо, это Рио-де-ла-Плата, но я хочу увидеть город. – Надеюсь, вы не страдаете морской болезнью? – Чуть-чуть. – Вот таблетка, высуньте язык. Он положил таблетку мне в рот и порывисто сжал мои руки: – Какие маленькие ручки! Ручки ребенка! Отдайте мне их навсегда! – Но я не хочу остаться безруким инвалидом! – Глупенькая! Я прошу вас выйти за меня замуж. Мне нравятся ваши ручки. Я хочу, чтобы они принадлежали только мне. – Послушайте, мы знакомы всего несколько часов! – Вот увидите, вы еще выйдете за меня замуж. Наконец мы приземлились. Все наши друзья чувствовали себя неважно. Кремьё вырвало на рубашку, Виньес сказал, что не сможет сегодня дать концерт. До машины Сент-Экзюпери нес меня на руках. Мы поехали к нему. Эту поездку я запомнила на всю жизнь. Мы проезжали мимо витрин ювелирных лавок, сверкающих драгоценными камнями, изумрудами, крупными бриллиантами, браслетами, здесь были шикарные магазины, торгующие перьями, чучелами птиц, – настоящий маленький Париж. Казалось, машина ехала по улице Риволи. Наконец мы добрались до цели и поднялись на лифте в холостяцкую квартиру Сент-Экзюпери. Выпив кофе, мы отправились спать кто где. Виньес и Кремьё уснули на одном диване, а я – в постели Сент-Экзюпери. Голова кружилась, меня подташнивало, я с трудом понимала, где нахожусь. Я свернулась клубочком, а Сент-Экзюпери читал мне отрывок из «Южного почтового». Я уже ничего не слышала и наконец резко сказала ему: – Вы не могли бы ненадолго оставить меня одну? Мне жарко, я хочу принять душ. Извините. Он встал и вышел в другую комнату. Я приняла душ, Сент-Экзюпери дал мне халат. Я снова забралась в постель. Он присел рядом и сказал: – Не бойтесь, я не собираюсь вас насиловать. Потом добавил: – Я люблю, когда меня любят. Я не люблю брать то, что мне не принадлежит. Я люблю, чтобы мне это давали. Я улыбнулась: – Знаете, скоро я возвращаюсь в Париж, и, несмотря ни на что, этот полет останется для меня приятным впечатлением. Только вот все мои друзья чувствуют себя неважно, да и я тоже. – Возьмите еще одну таблетку. Я проглотила таблетку и заснула. Ночью я проснулась, и он напоил меня горячим бульоном. Потом показал мне фильм, который снял сам. – Это то, что я вижу после полетов, – пояснил он. Образы сменяли друг друга под аккомпанемент странных индейских песен. Я больше не могла – слишком сильное впечатление производил этот человек, слишком богат был его внутренний мир. Я слабым голосом сообщила ему, что Виньес должен давать концерт и нужно бы отвезти его в театр. Он уверил меня, что Виньес крепко спит, что уже три часа ночи и что я тоже должна быть хорошей девочкой и поскорее заснуть. Проснулась я в его объятиях. © Copyright: Михаил Просперо, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
