Леонид Енгибаров Клоун с Осенью в сердцеЛеонид Енгибаров 15 марта 1935 года -25 июля 1972 года.клоун-мим, писатель, создатель нового амплуа в цирке: «грустный клоун».Отрывки из книги Л.Енгибарова "Клоун с Осенью в сердце". http://www.belousenko.com/books/art/engibarov_clown.htm СКАЗОЧНИК У него на столе лежало много разноцветных карандашей. Страшные сказки он писал черными карандашами, а веселые — красными, желтыми, зелеными, белыми. Но однажды... какой-то злой и неумный человек взял и похитил все эти карандаши. Он оставил сказочнику только черные и белые и, уходя, сказал: «Вот теперь он будет писать так, как надо!» Долго стоял опечаленный художник у своего опустевшего стола, потом поднял воротник куртки, погасил лампу и вышел. Он шел, не зная куда. Он медленно шел под дождем по своему городу. Когда он устал и остановился, к его щеке прилип мокрый березовый листок и он увидел, что листок темно-зеленый, затем он увидел, что асфальт серебристо-серый, горизонт уже светло-голубой, а крыши чистые, черепично-красные. Он улыбнулся, собрал все эти краски и вернулся домой. Он снова пишет. Он снова счастлив. СОСЕДИ И никто не знал, что у художника в доме уже давно в кувшине для вина — простая ключевая вода, и ее по утрам легкой походкой приносит та, которую он любит. А хмельной он оттого, что пьет утреннее солнце, белизну снежных вершин и расплескивает их кистью по своим полотнам. Я заходил в его всегда открытый дом, пил воду из того кувшина и, покачиваясь, счастливый и печальный, шел домой. Наверное, это была все-таки не простая вода, или тому виной гибкие руки, наливавшие воду, и глаза девушки, которая так любит художника, глаза цвета горной фиалки. Бедная моя голова так кружится, и мне так хорошо! А вон и глупые соседи что-то уже говорят обо мне. Ну и пусть!
Сначала Васька долго не хотел идти, он, мол, не член союза, но я ему сказал: — Вась, ты — поэт или кто? — После этих слов Васька куда хочешь пойдет. Мы уложили его книжки в три коробки из-под голландских ботинок — красивые такие коробки с золотыми разводами — и пошли в магазин. В магазине было ужасно душно. Народу тьма. Я устроил Ваську с коробками в углу, около витрины, а сам отправился по магазину, чтобы узнать, как идет продажа, и подсчитать, кто на каком месте и какие шансы у Васьки выйти в первую десятку. Вначале вперед «вышел» здоровый парень с бородой — на шее собачья цепь и стихи он не читал, а всхлипывал под гитару. Потом его догнал такой худенький, обыкновенный, при галстуке, а продал на семь книжек больше. Потом их обоих обошла поэтесса, вся в кружевах, очки — по консервной банке. Я стою, подсчитываю на бумажке, кто сколько продал, и вдруг смотрю: в углу около витрины — столпотворение. Это моего Ваську женщины на части разрывают, не протолкнешься, чувствую. Все рекорды по продаже бьет. Время было без пятнадцати час, и я быстро выскочил из магазина, чтобы успеть в гастрономе прихватить чего-нибудь — отметить победу. А когда я вернулся, увидел, что стоит Васька у книжного магазина растерзанный и очень грустный. — Ни черта,— говорит, — они в поэзии не понимают, все спрашивали, какой размер и каблук высокий или низкий... Долго мы еще потом сидели на этих голландских коробках. Эх, люди! Вам бы только каблуки. КАРМАННЫЙ ВОР Вот только жаль, что никто не носит сердце в кармане!
В голове ничего такого, чтобы потом можно было сказать: «Ну как, старики, годится?» ...Так про что же, а? Может, про цирк? «Выходит клоун и обращается к зрителям: "Сейчас, дорогие друзья, для вас совершенно новая шутка!" А в это время тигры начинают есть своего дрессировщика». Нет, за это редактор меня самого съест. А может, что-то сатирическое? Дело, например, происходит в оранжерее... Начать так: «Как хороши, как свежи были розы...» и вдруг кто-то вбегает и кричит: «Господа, к нам едет ревизор!..» Нет, кажется, это где-то у кого-то было. И вдруг вбегает ко мне старый друг и кричит: «Есть идея!» — Какая?! — Сколько месяцев мы не были дома? — Восемь. Я внимательно посмотрел на него и все понял. Взял чистый лист: «Дорогая мама, здравствуй, прости, что так давно не писал...»
Прости меня, я знаю, ты хотела, чтобы сегодня мы были только вдвоем, но со мной моя грусть... Ну вот, ты уже сердишься, тебе нужно позвонить. Я понимаю. Срочно. Кафе становится пустым. Сдвигают стулья, гремят на кухне посудой. И мы только вдвоем, я и ты, моя грусть.
Звезды вспыхивают и гаснут. Жизнь на них то разгорается, то замирает на какое-то время, чтобы возродиться опять, и даже если кто-нибудь умирает — это, к сожалению, может случиться, — то приходят другие люди и снова зажигают звезды... Созвездия — этажи, галактика — кварталы, тысячи обитаемых миров. Только не надо путать звезды-окна со звездами уличных фонарей: фонари необитаемые, они только освещают путь от одной звезды до другой. Бывают звезды, вокруг которых живет помногу людей: бывает, что около звездочки живет только один человек, и это всегда грустно, потому что ему некому рассказать про звезды в лунную ночь, что похожи на окна в большом городе. Но я хочу ему сказать: «Не нужно отчаиваться, потому что на одной из звезд, вполне возможно, кто-то тоже одинок и ждет тебя. И еще нужно обязательно верить, что звезды над вашей головой — это, может быть, всего-навсего окна ночного города, а переехать из города в город — это ведь совсем просто.
Оставь мне свою тень, ведь завтра взойдет солнце, и у тебя будет точно такая же прекрасная тень. Не бойся, я не буду смотреть на землю, чтобы нечаянно не увидеть, как твоя тень положит свои руки на чьи-то плечи. Нет, я буду беречь твою тонкую стройную тень, а когда пойдет дождь, я верну тебе ее, и ты, гордая, пойдешь по городу. Прохожие будут говорить: «Смотрите, дождь, а у этой девчонки длинноногая солнечная тень! Этого не может быть!» Они просто не знают, что те, кого любят, всегда бывают необыкновенными. СЕРДЦЕ — Здравствуй, мастер, — сказал художник,— мы дружим с тобой много лет и мы многое знаем, ты — о камне, я — о человеческом сердце. Людские сердца — разные. Бывают чистые, как горный хрусталь, бывают лучистые, как рубин, или твердые, как алмаз, или нежные, как малахит. Я знаю, есть и другие: пустые, как морская галька, или шершавые, как пемза. Скажи мне, мастер, из какого камня — мое?.. Каменщик раскурил трубку и ответил: — Твое сердце — из туфа. Туф дает людям тепло, но он ранимый, мягкий, и все невзгоды жизни оставляют на нем свои следы. Туф — это камень для тебя, для художника. Они долго глядели на раскинувшийся перед ними прекрасный туфовый город, хранящий в себе сердца многих поколений его создателей — каменщиков и художников.
© Copyright: Кагами, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
