Гл. 10
Без Марии
Оставалось искусство, и в нем художник продолжал искать свою умершую жену. Прощаясь с нею, он на клочке бумаги зарисовал ее осунувшееся, но все еще прекрасное лицо, в саване, в цветах, в гробу, и, пометив рисунок: «1 июня 86 года», написал: «Дорогая, прости». А что же крошка- сиротка дочь? Она родилась здоровой и должна была жить! Маша еще лежала на отпевании в церкви, когда в Москву уже приехал дядя Иван Андреевич Кабанов, муж той тетки- либералки Елизаветы Ивановны, заявивший, что заберет малютку в свое тверское имение: «Женщин там много, будет кому ухаживать и нянчиться, девочке там будет хорошо». Делать было нечего, пришлось соглашаться, тем более, что дядюшка был известен своей добротой. Положили Олюшку в плетеную корзинку и поехали на Николаевский (теперь Ленинградский) вокзал. И тут не обошлось без примет. Дядя потерял бумажник с деньгами и загадал: если сыщется - всё будет хорошо. И нашел оброненные деньги! На этом приключения не кончились. Ждать долго с маленьким ребенком не было возможности, а потому решили не откладывая ехать хоть в товарном поезде. По дороге именно в этом вагоне случился пожар, но бог миловал, всё обошлось, доехали до дядюшкиного имения Лукосино благополучно. Был это, собственно, хутор при озере Малиновце, на берегу реки Мсты, в 72 верстах от уездного города под названием Вышний Волочёк. Действительно, проживали там тогда аж 9 женщин и четверо мужчин. Там провела первые месяцы своей жизни Оля, там ее окрестили и, окрепшую, уже осенью отвезли в Петербург в семью Елены Ивановны Георгиевской, родной сестры Марии, супруги присяжного поверенного. А что же сам Нестеров? Лето он провел в Уфе, но не в родительском доме, а в доме родного брата Марии, того вдовца- землемера, где когда-то на калитке его скромного домика он впервые прочитал фамилию своей возлюбленной. Как поэт не может расстаться с мыслью о потерянной возлюбленной и продолжает воскрешать ее в стихах, так художник постоянно возвращался к образу безвременно ушедшей жены и рисовал, рисовал ее, и казалось, что она еще здесь. Часто бывал в Даниловом монастыре, где под могильным холмиком лежала Мария и словно дух ее касался его, живого, а души не разлучались. Как мы знаем литературный тип «тургеневской барышни», так встает перед мысленным взором образ «нестеровской девушки» и навеян он во многом Марией. Это будут ее бесконечные портреты, то в черном, то в украинском наряде, то в кокошнике (1885), то в подвенечном наряде (1886), то она мелькнет какой-то чертой в отчаявшейся исстрадавшейся девушке, решившейся обратиться к колдуну «За приворотным зельем» (1888). Даже, как признавался, на стенах Владимирского собора, который ему еще предстоит расписывать. И везде она грустная, задумчивая – совсем не такая, как на своих фотографиях. Там чувствуется ее живая натура, немного кокетливая, особенно на той, где она в модной шляпке, с еще по-детски пухлыми губками, с маленьким задорным носиком. Так и представляешь, как она могла игриво бросить взгляд сквозь кружевную парасольку, когда заметила преследовавшего ее верхом на Гнедышке Мишу.
А Мише - ему только исполнилось 24 года! - надо было думать теперь не только о себе, но о маленькой дочери, у которой пока не было бабушки (хотя она была), ни родной тетушки - сестры Александры. Примирение еще только будет впереди…
Он особенно почувствовал себя художником, потеряв Машу, художником именно в высшем, поэтическом смысле. «Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве» ( цитата из книги «Давние дни»). Но ни один человек, ни одна душа скончавшегося не умирает по-настоящему, пока он по-настоящему любим хотя бы одним человеком на земле, как тонко и чутко заметил Стефан Цвейг. А теперь и мы, через десятилетия, через уже столетие, тоже, но по-своему, любим эту женщину, принесшую Нестерову столько счастья и - невольно - столько страдания и сделавшую его настоящим художником, потому что искусство, хотя имеет корень искусный ( по-белорусски мастацтва, по –украински мистецтво, по-французски technicite) – это не только техническое мастерство. Но техническое мастерство помогало - и одновременно вырабатывалось – чтобы было на что жить, пока зреют более амбициозные планы. Надел на себя хомут, как он выразился в письме другу Александру Турыгину, и без устали строчил разный хлам, именуемый иллюстрациями к разным журналам («Радуга», «Нива», «Север», «Всемирная иллюстрация»), чувствуя себя «маринованной селедкой». Хочется творить, творить, творить. А в душе грусть одна. В марте 1887 получил заказ из Кяхты – город на границе с Китаем, откуда русские купцы привозили чай – написать картину на сюжет сватовства царя. Тема была модная, на нее писали Константин Маковский в 1886, Илья Репин в 1887. Нестеров не отказал: заказ на историческое полотно отвлек бы на время от «журнального хлама» и дал простор воображению. Картина называется «Первая встреча царя Алексея Михайловича с боярышнею Марией Ильиничной Милославской» или «Выбор царской невесты».Она довольно большая – 91x134, многофигурная, не лишенная психологизма. Царские палаты, антураж и бутафория – тут все соблюдено. В чертах красавицы- невесты, как ее описывают историки, опять воспоминания о другой Марии, жене. Впервые она появляется в неземном образе. Это «Христова невеста», 1888 года. Нет, это не святая – это девушка из плоти и крови, но именно в ней удалось Нестерову передать удивительный взгляд героини: он не в мир, он внутрь себя. Она отрешилась от мира, и не по принуждению, а осознанно. Черты ее легко узнаваемы, это, конечно, опять Мария Мартыновская, но другая, ушедшая в монастырь и отринувшая ради служения Христу земные радости и земные страсти. Чтобы увидеть подлинник картины, придется проехать всю Транссибирскую магистраль. И здесь, на последней станции Транссиба, во Владивостоке, мы встретим знакомую фамилию. Это архитектор, строивший представительство Русско-Азиатского банка – Платон Евгеньевич Базилевский (1856-1916). Помните, что Нестеровы до революции жили на улице Базилевского. Да, он из того же дворянского рода, из его оренбургской ветви. Город весь на холмах, и здание, где теперь, с 1966 года, находится Приморская картинная галерея, имеет соответственно 2 и 3 этажа по склону улицы Алеутской. В 2012, в год 150- летия со дня рождения Нестерова, картины даже с Дальнего Востока привозили на юбилейную выставку в Уфу. Тогда мы, уфимцы, могли во всей полноте узнать и оценить своего великого земляка.
Однако Нестеров молод, амбициозен, готовит себя к большому поприщу и чувствует для этого силы. Я, - пишет он в письме от 7 февраля 1887, - видел много у нас и на Западе сильных вещей, но драматичней того, что увидал на картине Сурикова - я не видал. Ты теперь будешь думать, что я хочу сказать про картину Поленова «Грешница», которую все превозносят до небес. Нет, нет и нет: вы увидите «Государевых челобитчиков», чудную вещь, принадлежащую кисти молодого художника, уроженца Уфы Нестерова. Она будет выставлена на Морской на премию имени Гаевского». А далее: «а скромный ее автор будет томиться надеждой, (хотя вернее всего – несбыточной) где-то в Москве, в одиночестве и забвении». Но томиться не пришлось, премию он получил. Премия эта была имени Виктора Павловича Гаевского, пушкиниста, основателя Литературного фонда.
Уже писала, что предки были, вероятнее всего, из старообрядцев ( правда, во времена Николая Первого уже сильно притесняемых и, как следствие, скрывавших свое старообрядчество) и потому тема эта была ему близка. Уже вышла из печати дилогия Андрея Печерского ( Павла Мельникова, 1818-1883) «В лесах» (1871-74) и «На горах» (1875-81). Но Мельников- Печерский по долгу службы боролся с сектами, объективно показывая и хорошее: у хлыстов крестьяне не пьют, не воруют, господа ими не помыкают, но и обнажая дикость обрядов. Старообрядческий скит с ее игуменьей тоже не вызывает у писателя умиления. Главный образ – Флена Васильевна, Фленушка, тоже весьма противоречив. Писали о картинах Нестерова этого большего цикла, что женский образ – это образ Фленушки и она, де, главная героиня. Объективно ничего хорошего она никому не сделала, хотя, будем объективны, и старалась. И на постриг она идет не потому, что мечтает посвятить себя Богу, а оттого, что мать – игуменья ( а, как оказалось, она и ее родная мать) стара, уходит на покой и сейчас лучший момент, чтобы именно Флена Васильевна была выбрана вместо нее. Жаль и писателю, и нам, что эта незаурядная девушка уходит от мира. Очень сильно написана у Мельникова- Печерского сцена ее ухода. Наверное, и Бунин был ею впечатлен, и отголоски этому можно прочесть в его рассказе «Чистый понедельник». А у Нестерова эта сцена легко прочитывается в картинах «На Волге» ( 1922), «Великий постриг» (1898). Чувствуется, что он, к тому времени много переживший, не рад за своих героинь. Природа всего живого – жить, а не добровольно умирать вдали от мира.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
