Дмитрий Быков

Старое, но, как оказалось, не устаревшее.

— На, — сказал генерал, снимая «Командирские». — Хочешь — носи, хочешь — пропей. М. Веллер

Не всемощный, в силе и славе, творец миров, Что избрал евреев и сам еврей, Не глухой к раскаяньям пастырь своих коров, Кучевых и перистых, — а скорей Полевой командир, небрит или бородат, Перевязан наспех и полусед. Мне приятно думать, что я не раб его, а солдат. Может быть, сержант, почему бы нет.

О, не тот, что нашими трупами путь мостит, И в окоп, естественно, ни ногой, Держиморда, фанат муштры, позабывший стыд И врага не видевший, — а другой, Командир, давно понимающий всю тщету Гекатомб, но сражающийся вотще, У которого и больные все на счету, Потому что много ли нас вообще?

Я не вижу его верховным, как ни крути. Генеральный штаб не настолько прост. Полагаю, над ним не менее десяти Командиров, от чьих генеральских звезд Тяжелеет небо, глядящее на Москву Как на свой испытательный полигон. До победы нашей я точно не доживу — И боюсь сказать, доживет ли он.

Вот тебе и ответ, как он терпит язвы земли, Не спасает детей, не мстит палачу. Авиации нет, снаряды не подвезли, А про связь и снабжение я молчу. Наши танки быстры, поем, и крепка броня, Отче наш, который на небесех! В общем, чудо и то, что с бойцами вроде меня Потеряли еще не все и не всех.

Всемогущий? — о нет. Орудья — на смех врагу. Спим в окопах — в окрестностях нет жилья. Всемогущий может не больше, чем я могу. «Где он был?» — Да, собственно, где и я. Позабыл сказать: поощрений опять же нет. Ни чинов, ни медалей он не дает. Иногда подарит — кому огниво, кому кисет. Скажем, мне достались часы «Полет».

А чего, хорошая вещь, обижаться грех. Двадцать пять камней, музыкальный звон. Потому я и чувствую время острее всех — Иногда, похоже, острей, чем он. Незаметные в шуме, слышные в тишине, Отбивают полдень и будят в шесть, Днем и ночью напоминая мне: Времени мало, но время есть.
2004

Ночь июля с запахом самшита ядовита и душна,
хоть обширно звездами расшита черная ее мошна.

Ночи августа того страшнее, обреченные уже,
Смутные, как разговор в траншее на последнем рубеже.
Ночь – как смерть, заметить все успели, а в моем краю вдвойне.
Осенью, зимой – как смерть в постели, летом -- словно на войне.

Летней ночью всякий раз тревога, всех предчувствия томят –
Будто утром всем лежит дорога с вещмешком в военкомат.

И страшней всего перед рассветом: совесть, паника, вина...
Жизнь у нас возможна разве летом, и любая жизнь -- война.

А люблю я только ночь июня, занавески, лепестки.
Эта ночь светла без полнолунья и тревожна без тоски.

Этой ночи воздух не казармен: утром, чуть глаза раскрой,
Не на фронт пойдешь, а на экзамен или вечер выпускной!

Свежих листьев свежее смятенье, спешка ветра, жажда цвесть,
Неба серебристое свеченье, словно в небе что-то есть.

Тени на обоях, рябь на луже, дальний поезд, креозот...
Умереть во сне – чего бы лучше! Но не всем же так везет.

Влажный шум блаженный, запах сложный, пота бисер просяной –
Словно сон красавицы тревожный под легчайшей простыней.

Верить в то, что все не втуне,
И что все припомнится потом, --
Можно пару раз в июне.
А уже в июле – моветон.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 27.09.2022. Сара Тисдейл
• 22.09.2022. Марина Цветаева
• 21.09.2022. Дмитрий Быков
• 20.09.2022. Псалмы в устах поэтов
• 09.09.2022. Кушнер
• 02.09.2022. Борис Рыжий