ДОМОЙ
На трехколесном катить по свету, пока сандалий на это хватит. Играя в прятки, идти по следу, который стрелками на асфальте. И можно гладить веселых пони, и щеки вымазаны в пломбире... Но больше ты ничего не помнишь об этом солнечном древнем мире.
В ушах стучит автоматный кашель, на перекрестке обломки дрона, под сапогами сплошная каша из развороченного гудрона. И содрогаются после залпов скелеты зданий, тела трамваев. По метру в сутки ползет на запад твоя железная штурмовая.
Таким уж выдался путь обратный - не самый быстрый, не самый ровный. Тяжелой шкурой комплекта "Ратник" ты днем и ночью экипирован. Пересекая границы тайной своей империи трехколесной, ты вспоминаешь девчонку Таню, и парк, и садик, и перекресток.
Рисуют стрелки теперь иначе, в другие прятки играют нынче - на карте города обозначен набор проходов, укрытий, нычек. Снаряды сносят балконы, кровли, влетают в почву, уходят в недра. И на закате сочится кровью сто раз прошитое насквозь небо.
А где-то рядом летают дерзко горячий овод, свинцовый шершень. Рывок на минное поле детства оплачен жизнями недошедших. Ты сам сегодня ушел бы в "двести", когда стрелял бы немного четче безвестный львовский гранатометчик, засевший прямо в твоем подъезде...
ЛЕТНЯЯ БАЛЛАДА
И приходит к отцу Июнь, синеглазый мальчик,
Как положено, весь искрящийся и упёртый,
Говорит, что на свете есть паруса и мачты,
Перекрёстки, меридианы, аэропорты.
Можно топать по тёплым шпалам до горизонта,
Можно взять за рога потертый, но крепкий велик.
Это значит, что ни единого нет резона
Оставаться с тобой по эту сторону двери.
И плевать, что подстерегают в потемках ямы,
Что гремят арсеналом молний чужие выси…
Если что-то случится, то эта гибель – моя, мол.
Понимаешь, она от меня одного зависит!
А потом приходит Июль, двухметровый воин,
Через щёку шрам, в золотой бороде косички.
Говорит, что на свете есть подлецы и воры,
И удары исподтишка, и ночные стычки.
И поэтому ты, отец, на меня не сетуй,
Слишком горек теперь мне вкус молока и мёда.
Прямо в эту секунду, пока мы ведём беседу,
По жилому кварталу кроют из миномёта,
Бронированная махина въезжает в надолб,
Георгины распускаются на могилах…
А случится чего со мной, горевать не надо б,
Только этого я тебе запретить не в силах.
И последним приходит Август, сухой, прожжённый,
Преждевременно поседевший, глотнувший лиха,
Говорит, что в саду за домом созрел крыжовник,
Тёплой мякотью наливается облепиха.
Можно сесть на скамейку и ничего не делать,
Можно просто прикрыть глаза, улыбаться немо.
Только братьев уже десятую нет неделю,
А кому их спасать от гибели, как не мне, мол?
Не подумай, что я о ком-то из них скучаю.
Мы, конечно, родные, но дело не в этом вовсе…
Он хватает куртку, позвякивает ключами
И уходит, не оглянувшись, из дома в осень.
На дорогу выходят бойцы
Рен Арт
На дорогу выходят бойцы - один, другой,
ППШ придерживают рукой.
Спрашивают у неба: что слышно?
Каждому из них лет сто с лишним.
Каждый из них невозможно молод,
В простреленной груди колотит молот.
Пробита каска, щека сожжена.
В медальоне мама или жена.
Видят они, что мир до предела сужен:
Гроза над Курском, бои в Судже.
Значит, неважно, живой ты, мертвый,
Сорок третий сейчас или двадцать четвертый.
Отряд за отрядом, там и тут
На ту же самую битву идут
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
