Константин Паустовский

Таня Даршт: литературный дневник

"Несколько раз в жизни мне казалось, что я был счастлив. Но редкие минуты этого счастья были совершенно непохожи на то состояние, какое принято называть этим словом. В них не было радости, шума, восторга, огней и успеха.
Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Иначе все мои слова окажутся пустым лепетом. Я считаю, я прямо уверен, что истинное счастье приходит к нам в жизнь внезапно, распахнув все двери, смеясь, растрепывая наши волосы и лукаво заглядывая в глаза. Оно зажигает над тихой водой огни тех городов, куда мы стремились всю жизнь, оно дышит нам в лицо одуряющим воздухом мокрой травы, прижимает к нашим губам дрожащую маленькую ладонь, и мы невольно целуем ее только из благодарности за ласку...
Можно рассказать совсем о другом счастье – робком, почти потерявшем голос, но томительном, возникающем незаметно и живущем где-то вблизи редких слез и утренней тишины, вблизи любимого голоса и пенья птиц. Оно проходит множество, как говорят ученые, побочных явлений, порывов мягкости, когда хочется быть вежливым даже с каждым воробьем.
Полное, скрытое от всех счастье – конечно, самое высокое, и память о нем никогда не исчезнет".
Из неопубликованной книги "Собеседник сердца".


***


Извечный гриновский мотив – тоска о несбывшемся – тревожил тех, кто лишь начинал осознавать себя и окружающий мир, напоминая, предупреждая, что твоя жизнь может быть прожита как не твоя или не совсем твоя… Тревога шла от старших, личной и исторической их памяти, их – даже в "теплую" эпоху – беспокойства, порою смутного, основанного на ощущениях, но отчасти и на фактах горьковатых биографий, складывающихся по многим причинам не так, как хотелось бы. На боязни неосуществленности – себя, идеалов, своих и общих… Да, это мотив, может быть, всей общечеловеческой истории, но в иные эпохи он как бы гаснет, таится, в иные же – звучит открыто, настойчиво, западая в души, влияя на судьбы и даже на общественные события.
В эпоху же, о которой идет речь, книг Паустовского ждали с нетерпением – и они выходили. А Константин Георгиевич уже не только обдумывал, но и писал эту почти тайную, желанную, самую свободную свою книгу. Прочтем ли мы ее когда-нибудь?...


Константин Георгиевич писал "Собеседника сердца" наряду с другими своими повестями, рассказами, очерками. А дальше свидетельства очевидцев, в разных городах и в разное время слушавших главы из этой книги, расходятся. Одни вполне категорически утверждают, что однажды после продолжительной читки, вызвавшей абсолютное недоумение слушателей, автор рукопись попросту сжег. Другие столь же твердо убеждены, что сделать этого он не мог.



Другие статьи в литературном дневнике: