бумажные письма
Я всего два раза в жизни получала бумажные письма. И на одно из них даже ответила.
Оба они пришли в один и тот же промежуток времени - далекой осенью 2003-го, когда я только вернулась из детского лагеря в Анапе.
Первое было от нашей вожатой. Сумасшедшее красивая Женя, из Москвы, тонкая, поджаренная южным солнцем, кудрявая, веселая двадцатилетняя девочка. Мне тогда было четырнадцать, и свой день рождения я отмечала в лагере. До сих пор не могу понять, что нас связывало. Нет, мы не флиртовали друг с другом, между нами не было никакого намека на интим, но это было больше чем дружба. Она - двадцатилетняя вожатая, и я - четырнадцатилетняя ее подопечная сбегали по ночам из корпуса на море, чтобы купаться на штормовых волнах, валяться практически голышом на песке, вместе играть в волейбол, и разговаривать…. Я - единственная девочка из всего корпуса, с кем она дружила. У нас было двое вожатых, она и ее брат Сережа, крепко сбитый весельчак и затейник. На день рождения они подарили мне мягкую игрушку, львенка. Я его очень любила, и еще несколько лет никогда не расставалась с этим маленьким страшненьким львом. Я подвела их обоих, тогда, 14 августа 2003го.
День рождения я отмечала, как и все дети - весело, с криками, с беготней, с баловством…. И с травой. Мальчик Руслан из Казахстана привез с собой небольшой пакет анаши. И тогда я в первый раз попробовала, что такое кайф. Ночью, после отбоя, мы собрались в девчоночьей палате, и неумело закрутили по косяку. Полчаса дыма, кашля, и уже первый зажатый смешок, подстегиваемый стадным чувством, разнесся над потолком корпуса. Через пять минут в голос ржали все. Мальчики, набившиеся к нам в палату, девочки в смешных фланелевых пижамах, и я, виновница всего этого разгула.
От смеха просыпаются наши любимые вожатые. Их любила не только я, их любили все. Женя и Сережа вбегают к нам в палату, начинают ругаться, и…. Замирают. Запах травки не перепутаешь ни с чем. Сережа начинает багроветь от гнева, Женя только растерянно открывает и закрывает рот. Я ловлю момент тишины, все движения и звуки замедляются, а твой мозг соображает очень быстро…. И тут мальчики нашего отряда ломанулись в окна. Как-то все разом, беспорядочно, в открытые от августовской жары форточки. Одноэтажные корпуса позволили им без травм вылететь на улицу и скрыться в ночной темноте. Задетое чьей-то ногой стекло форточной дверцы с оглушительным звоном осыпается на подоконник. Девочки разом легли на свои кровати, с головой накрывшись одеялами. Глупо, конечно, но они ведь были детьми…. И я, с расширенными от страха глазами, трясущимися руками сжимаю края пододеяльника, сидя на кровати.
Сережа подходит ко мне, вытаскивает из кровати за руку и ведет в коридор. Женя идет следом, шепча «Сережа, спокойно, Сережа, спокойно, она же ребенок, ребенок она, Сережа!». Гробовое молчание палаты закрывается гулко стукнувшей дверью. Я в коридоре, дрожу больше от страха, чем от холода, губы прыгают, глазами перебегаю с Сережи, злого и презрительного, на Женю, молча смотрящую куда-то сквозь меня.
- Мы думали, ты умнее. Такой хорошей нам казалась, доброй, честной…. Ты даже не представляешь, как нас разочаровала. Иди спать. Нет тебе больше никакого доверия. - Медленно, чеканя слова, Сережа произносит это и толкает в сторону дверей палаты.
Я прохожу мимо Жени, она мельком смотрит на меня, поджимает губы, и отходит в сторону, как-то вскользь задевая ладонью мое плечо - то ли подтолкнула, то ли приободрила.
Утром я слышала, как с ними разговаривала администраторша лагеря. Она отчитывала их за нарушенный детьми распорядок дня и разбитое окно. Про траву никто ничего не узнал, и слава Богу. Через пару дней все забылось, Женя так же играла со мной в настольный теннис и делилась чурчхеллой, строго-настрого почему-то запрещенной в нашем лагере. Сережа тоже перестал со временем сердиться, и катал меня на спине до самого закрытия смены. Мы обменялись почтовыми адресами, и Женечка первая написала мне письмо, в котором рассказывала о том, как у нее дома, какой-то смешной случай, случившийся в поезде, про то, что скучает по нашему лету…. Я ответила в тот же день. Но обратного ответа уже не было. Жаль, наверное, шесть лет разницы - это все-таки много.
Второе письмо было от девочки, которая была на два года меня старше, из этого же лагеря, но из другого отряда. Бурятка Туйаара, из Якутска. Высокая, мускулистая, с темной кожей, с длинными, очень тяжелыми черными волосами и прекрасным восточным лицом. Она сама со мной познакомилась, подошла на дискотеке, которая устраивалась каждым вечером. Мы с ней просто болтали, гуляли по территории лагеря, собирали какую-то съедобную смолу с деревьев, ловили ящериц…. А потом она меня поцеловала.
Мы сбежали на пляж, там, около какого-то перелеска были большие барханы песка, мы лежали на нем, обнимались, целовались…. В абсолютной тишине, на остывающем от дневной жары песке, не произнося ни слова, которое могло бы помешать. Шум волн, шипящих на берегу только настраивал на нужный лад. У меня был уже опыт с девушками, и даже более - дома, в Кирове, ждала любимая Света, с которой я уже год встречалась. Не знаю, что было на уме у Туйаары, осознавала ли она, что делала, были ли у нее девушки до меня, и были ли потом, после. Все случилось как-то естественно и непринужденно. Потом мы встали, и, обнявшись, пошли обратно в лагерь. На следующий день мы вели себя так, как будто ничего не произошло. Только на дискотеке я всегда танцевала с ней рядом.
После приезда домой я через неделю получила от нее письмо. Оно пришло по ошибке в 20 квартиру, а я жила в 26. Видимо, нечетко написала последнюю цифру. В 20-й жила Аня, лучшая подруга моей Светы. Письмо попало ей, она его прочитала вместе со Светой. Далее была истерика, брошенные мне в лицо клочки письма, в котором я успела прочитать только первую строчку - "Здравствуй, загадочная, я решилась написать тебе первой...".
Я не писала ничего в ответ Туйааре. Зачем? И на что отвечать? Курортный роман должен оставаться курортным романом.
И больше писем не было.
Другие статьи в литературном дневнике:
