Две формы. О стихах
Научиться ставить перед собой художественные и эстетические задачи.
И выполнять их.
Жизненные задачи кажутся мне невыполнимыми.
Или вернее, я бы не хотел размышлять такими категориями, как «план», «цель существования», «смысл жизни», «достижение», «успех», «торжество». Это всё ложь и полнейшая глупость. Не думаю, что к настоящей и подлинной жизни духа они имеют какое то отношение.
Вот и ставь эти задачи. Надо начать с того, что имеешь. И с того, что умеешь. И всё это перейдет в то, что должен уметь. И что должен сделать.
По тексту это будет хорошо видно.
Я всегда начинал с чистого листа. С самого начала. Мне всегда хотелось, чтобы каждое стихотворение было написано так, словно его писал каждый раз новый поэт. И отчасти мне это удавалось. И при этом мне необходимо было создать свой стиль, иметь авторский почерк.
В теоретическом и практическом смысле я разработал две формы и два стиля (громко будет сказать — жанра). Первый — это поэзия с сюрреалистическим уклоном (так скажем), наблюдательность и зрение зрачка обострено, достигает гротескных форм, получались такие образы:
«Приглядись, кошмар ломает перо.
И оно с задранным хвостом пятится
назад. Словно в диком испуге. Шум
беспокойных мыслей горошинами катится
по тетрадной линейке. В затопленный трюм
горячей крови. Острый крюк безумия
разрывают тонкую леску мозга...»
***
«Существование, растворившись в бокале
тянет руку к щеке и просит
прикосновения. Лампочка накала
съедает подъезд, разбивается и кричит»
***
«Если я упаду ниже
ты почувствуешь дно, его запах.
Душа шумит и тише
всё тише хоронит себя прах
перелистнув страницу
книги.
В этом месте, кроме
пустоты, есть границы тела
нарушающих черты черного в чужом доме
слепив живущего в нём человека
в горстку мела.
Он кричит. Секунда прячется
и показывает хвост. Молчание
становится дверью и разбивается
лицо от случайного касания
бледной руки. В прохожей горит
лампочка похожая на надкусанное яблоко.
Оно катится, делая коридор длиннее. Время спешит
и обычно затягивается
на неопределенный срок. Люди выглядят
как упавшие на песок остывшие пули.
Появляются глаза и глядят
внутрь, расширяя белые скулы
горькой водой. Появляется жар
на дне зрачка, видевшего только море.
Суша заворачивается в пар,
делая глобус боли
больше. Материки скрипят
словно старые деревенские рамы окон.
Запах супа, пирога, женских подмышек и сопят
голоса домовых обращая пространство в кокон.
Накрапывает дождь. Одежда из
темной ткани мокнет и исчезает
в объятьях шкафа. Вниз
опускается капля. Простыня сползает
к оголенным ногам.
Ширится с бездной зрачок. Открывается
глаз и всматривается в пропасть
нащупав темноту, пугается
очертаний и прыгает в пасть
черного звука».
«Закипает кровь
на раскаленной плите мозга. Зрачок
вращается как белка в колесе сердца.
Тело напоминает пустой мешок
и где-то пищит мышь, запутавшись в тюрьме кости»
Красное
Теплый воздух на ладонях тает.
Красные нити заката обвязывают столбы
тугими и цепкими узлами. Далее - исчезают
за кривыми заборами старых домов. Красные лбы
молодцов отражаются на стекле растопленных бань.
Веревка перекручена. И её белый цвет заставляет жмуриться.
Кружева нижнего белья сводят с ума холостяка. В такую рань
пробуждается только солнышко. Или - дворовая курица.
Поднимается гвалт. Слышен псиный лай.
Собака как сумасшедшая на привязи дергается.
Алыми красками облизывает себя сарай
с почерневшими углами. Лошадь с места трогается
и скрывается в неизвестном направлении.
Возможно, этот покой лучше городской тоски,
Что призраками культуры и искусства навязана,
Возможно, нет ничего лучше крепко вбитой доски
в расстроенное пианино штакетника. Видимо, мы обязаны
сходить здесь с ума, запивая горячим чаем
беспокойную похлебку страшных мыслей.
Потому что по сути они никому не нужны. Лаем
собаки не прикрыться. Души здесь как знаки виснут
и постепенно из виду пропадают.
На языке живых это называется умиранием.
Когда лишаешься тела. Когда зубы выпадают.
Когда общаешься с миром быстрым миганием
страшного взгляда безумца во сне.
Зато есть с кем поговорить.
Например, о том, что никто не верит весне
или что пропало желание жить.
Текут строчки спокойно.
На столе стынет чай.
Единственный месяц делает больно -
и этот месяц - май.
13.05.12.
Вторая форма совершенно противоположна первой. Ее абсолютный антипод. Задачи выполняет совершенно иные, ритм и интонация по большой части зависит от переживаемых объектов внешнего мира, пытаясь выразить течение времени, плавное и спокойное, замедленное. Эти стихи, пожалуй, для меня являются некоторым вызовом современному миру - быстрому, громкому, обезличенному, массовому миру, для которого не имеет никакого значения чувства, переживания и мысли одиночки в толпе. Быть остановленным — значит, уже нарушить эту связь или эту зависимость. От суеты, спешки, скорости, быстрого ритма, бега.
Закат опрокинул корыто крови на черную голову Петербурга..
Город съежился, сжался до маленькой точки. Еле различимая,
она горит во тьме красной булавкой. Луна пятится назад, её края
загибаются словно страницы старой книги. Кто-то поднимает голову кверху.
Оглядывается. Молчит. Шепот определяет его происхождение.
Уже как двадцать четыре года я закрываю глаза, когда желтый взгляд лампы
пристально всматривается в пейзаж, застывший за большим окном.
Происходит какое-то неизбежное событие. Там, где никто друг другу не поможет.
Неумелые руки описывают дугу над головой. К ним прикасаются тихо губы.
Отстраняются и прикасаются вновь.
Любовью называется всякое, что несмотря на тяжесть
выстраданных слез всё равно возвращается. А, если ты сам на встречу протягиваешь руки,
то будет называться это блаженством. Первой ступенькой к тому,
что люди называют раем. Место, где искусство становится содержанием и формой.
Всё остальное, что бременем зовется — отпадает и превратится в легкую пыль.
Будь осторожен — говорит сердце. Иди не спеша. Броди по улицам,
отвечая молчанием на их крикливые и тяжелые вопросы.
Кто ты такой? - спрашивает река. Если отражение и контур худого лица
попадает в поле её зрения. Нельзя отвернуться.
Вещи оживают. Подними глаза кверху. Невидимая игла прошивает облако:
самолет делает прыжок ещё дальше.
Жизнь не останавливается. Даже, если сердце на миг застывает. А на губах
застынут немые слова: «всё кончено».
В смиренной благодарности склоняю колено перед жизнью.
В почтительном уважение встаю с колен перед смертью.
Вот и произошло это со мной. Вот и случилось.
А что будет потом? Сердце сладостно замирает.
Дальше. Дальше. Дальше.
Как драгоценны слова! Стелется ковер под ногами.. Рассказываешь о себе.
И нельзя прервать речи. Как и нельзя вмешаться в неизбежный и прекрасный
хоровод времен года.
Долго, искусно, не без мучений,
на контурах невидимых стекол, через мгновение
отразится слепящий луч Солнца. Продвинувшись ещё дальше,
он застынет на дне остывшего зрачка.
О, медленная поступь весны!
Замерев, стою в благодарности.
Необходимость умирать
Теперь я предоставлен сам себе:
как будто глаз, увидевший изнанку черепной коробки.
Темно-коричневый алый узор штор
смешивается с быстрыми тенями на окне листьев,
гнущегося от северного ветра дерева.
Ни тишины, ни радости, ни шепота.
Всё тонет в молчаливой безучастности.
И у каждой вещи будто появляется странный голос,
голос и речь мертвой сущности.
Молчание. Молчание. Ни звука.
Тело вытягивается в продолжение затянувшегося размышления.
И у того, и у другого не будет конца.
Потому что в сущности, жизнь есть
сновидение. Сновидение в реальном времени:
границы понимания размыты,
силуэт ума растворяется словно дым от сигареты
и пропадает в неизвестном направлении.
Это и есть путь души.
Неназванное, невозможное, невидимое, нетронутое, невинное, неповторяемое.
Смерть — это когда истончается граница между живым и мертвым миром.
Когда внезапно перестаешь видеть разницу между собой и мертвецами.
Сброшенное тело постигнет участь разложения -
ни тебе, ни природе оно уже не нужно.
Дух вступает в противоборство со своими иллюзиями,
под разными масками ужаса они настигают его, пытаясь поглотить.
Понимаешь ли ты, что это всего лишь борьба твоего ума с несуществующим?
Насколько он будет разрушен, настолько и войдет в следующее существование,
видя уже иной сон..
Как естественны мысли о смерти в Петербурге,
как данность самого города, его подарок -
жестокий дар — словно петля на шее с тяжелым камнем.
Носи его пока живой.
Разглядывай временами.
И молчание этого камня — тайна.
Живые не знают ответов. Мертвые их хранят.
Отсюда необходимость смерти.
Необходимость умирать.
22/07/15
Mon Repos
Как это было сделано?
Всмотрись. Кем это было написано?
Книга за книгой, лист за листом, жизнь после смерти.
Останавливаюсь на дороге, разговариваю с людьми, указываю путь,
как прежде мне указывали. Я покинул парк.
В Выборг я поехал с одним поэтом. Вернее, с его призраком.
Но тень его такова, что заслоняет порой все живое.
И качество этой тени справедливо к тому,
что она скрывает и будет скрывать.
Так или иначе, если ты в одиночестве,
то лучше всего путешествовать с мертвецами.
Оттого-то и пробуешь писать стихи или думать стихами.
И говорить, говорить про себя "ветрено, холодно, жалко, безлюдно, красиво".
Голос обрывается словно птичий стон или угол строки,
а строка погружается в молчаливую безучастность.
Можно идти куда угодно. Тропинки расходятся по сторонам,
взгляд утыкается в камень, но выходит к воде.
На острове мертвых возвышается белая крепость,
но притронуться к белой поверхности камня можно лишь взглядом.
Зайди в лес. Что в середине жизненного пути, что в конце ему безразлично.
Деревья отвечают тем же. Ты им не нужен. Ты по сути никто. Заблудившийся призрак, потерявший себя, память, мысли, слова, человеческий мир.
К счастью, быть кем-то или чем-то отпала необходимость. Понимаешь, не быть, а
являться. Подойди к воде, она это докажет.
Безжалостная и беспощадная красота Mon Repos -
в своем равнодушии, в своем молчании, в своей тишине,
в своей дружбе с вечностью.
И не найти слова.
Отсюда не выбраться на поверхность.
Размышления разрушаются ясностью.
Тихий свет излучает сердце.
И не найти мне здесь места.
Никогда.
Затаив дыхание.
Как я счастлив.
18/06/15
Мною всегда (или почти всегда) двигало желание соединить в стихотворении — ясность, интонацию тихого голоса, тишину, молчание, замедленность. Возможно, что таким образом оно сможет быть похоже на время. И повторять его ритм.
Теперь я не уверен, выражают ли две эти художественные формы мое внутреннее состояние, пока я чувствую холодное отторжение, расстояние. Так человек смотрит на свое прошлое.
Поэтому возникла необходимость научиться заново ставить перед собой, как художественные, моральные и эстетические задачи. Опять с чистого листа.
Другие статьи в литературном дневнике:
