В тронном зале дробился рассеянный свет канделябров.
Молчаливые тени на стенах плясали, как мимы.
И, казалось, снимая заклятие старого мавра,
под тяжёлою рамой, дрожа, оживала картина.
Пьедесталы качались и рушились древние храмы.
Почернели от пыли пурпурные римские тоги,
Задыхалась Помпея и гибла под пеплом и лавой,
а с Олимпа смотрели бессмертные мудрые Боги.
Это было однажды и множество раз повторялось.
Королевства ложились под алчущий нож гильотины.
И всегда перед этим от морока сна пробуждалась
в тронном зале, срывая печати заклятья, картина.
Горностаевой мантии мех на плечах королевы
слишком тонок, ему не согреть онемевшие плечи.
И камин прогорел, тот со львами…готический… слева.
А на площади бунт под названьем «народное вече».
Перед нею кривляется шут и звенит бубенцами.
Он всё знает, пройдоха , но шуткой не выдаст крамолу.
Как обычно, приправлена лесть шутовскими словами…
А картина проснулась и день королевы недолог.
Разодетая чернь похваляется новой рубахой.
Нынче праздник! Танцуйте! Пришло время жатвы – не сева!
Утирает пот плотник, отстругана новая плаха.
Постарался отменно – во славу самой королевы.
Чей-то взгляд, как ожог… Королева… Она же ребёнок!
Всем назло – королева! Не сменит корону на сдачу.
Рядом старая няня – «Надень башмачки-то» – и стонет…
тихо плачет, ей можно, а вот королевы не плачут.
Вдруг в прореху небес рухнул лёд, отлетевший осколок
ослепил палача и притихла гудящая площадь.
В тишине каркнул ворон – знать, жертву потребовал Молох.
Взвился ветер нездешний – подолы у черни полощет.
И пошла королева по белой последней дороге.
Перед нею склонялись в поклонах пажи и вассалы.
Отпечатались кровью следы – льдом изрезаны ноги…
Здесь прошла королева, не плача – она улыбалась.
Чернь застыла, оскалены рты, им не вырваться криком –
«Да заплачь же, гордячка, склонись перед нами, хоть малость.
А то праздник не в праздник! Да что тебе лихо не в лихо?»…
Королева прошла, не услышав… она улыбалась.
Вдруг заплакал малыш на руках у потрёпанной шлюхи…
Королевский солдат вскрикнул тихо – «Виват, Королева!»
Тишина отступила, взметнулись в приветствии руки.
И запела струна в обожжённой душе менестреля.
Загудели вдали корабельные рощи, как трубы,
подхватили мелодию струны других менестрелей,
И сквозь время прорвались чудесные лики и судьбы…
Заспиралилось Время, качая планету в качелях.
А на самом далёком осколке бескрайней Вселенной,
где живет королева – всё так же юна и прекрасна,
Как и прежде вассалы склоняют пред нею колени…
Мы же пишем здесь песни, истории, саги и сказки…
Говорил старый ворон орлу – «Ты живёшь тридцать лет и три года.
Я же триста, ведь падаль гораздо полезней – так ел бы!»
Но ответил орёл – « Нет уж, ворон. Мы разной с тобою породы.
А с моей высоты не разбиться – мы падаем в небо.»
вождь помнил как, звеня от боли,
в труху изрубленный тростник,
шептал себе – «усни, усни»,
скрывая песни, как пароли.
НО! вновь народ кричал – «Веди!»,
кричали те, кричали эти,
и вождь был сумрачен и дик,
когда оттачивал мачете.
Небо провисло и давит, как гири, на плечи, небо наполнено тяжким свинцовым дождём,
кто-то им будет сегодня посмертно отмечен, кто-то, быть может, им будет сегодня прощён
только за то, что он верит не сумрачной хмари, что затянула в воронку его небеса,
только за то, что он знает – от запаха гари колокол тоже хрипит, растеряв голоса,
только за то, что читает по солнечным рунам, страху смеётся в пустые провалы глазниц,
только за то, что натянута память, как струны, корни её – камертон от истока зарниц.
Этот исток – напоённая солнцем криница, два РОДника в ней – с живою и мёртвой водой,
только глоток – и достаточно, чтобы напиться, только глоток – и броня над твоей головой.
Солнечный щит – это круче, чем бронежилеты, солнечный луч – закалённое плазмой копьё,
это, как данность, вручённая солнечным детям – каждому, кто окрещён был небесным огнём.
Плавится хмарь, вязнет с бульканьем в тине болотной, плавятся маски, зияет внутри пустота,
рвутся те нити, которые скручены тонко, только не те, что закручены были в канат.
Тени сжимаются, тают шагреневой кожей, серыми клочьями пена уходит в песок,
все остальные, пройдя сквозь огонь, станут строже, станут сильней и мудрей, окунувшись в исток.
Пусть на изгиб нас не пробует смутное время – даже трава ощетинилась строем штыков,
солнце над нами никто никогда не отменит – так же, как прежде, сияет оно со щитов.
Уходит РА за горизонт, чтоб вновь с РА-Светом возвратиться,
ладонью тёплой гладить лица, согреть и камни и песок
для тех, кто принял этот мир, в котором так, порой, непросто,
ответов меньше, чем вопросов, НО! жизнь, по сути – это пир…
Когда для каждого из нас Харон свою подгонит лодку,
какой бы вы отдали откуп за лишний день и лишний час?
Их не хватает нам всегда, как до экзамена студенту,
чтоб где-то в формуле момента сложить своё число для РА.
Устал Харон… совсем старик, похож на дедушку Мазая,
людей, как зайцев, собирает, иначе их поглотит Стикс.
А стоит, лишь, воды хлебнуть, то смоет память до основы,
и вновь к рождению готовы не вспомним мы, в чём наша суть.
Какие коды и ключи там – на границе яви-нави
врезал Создатель в древний камень, чтоб Слово скрытое включить?
Как-будто в поле Бытия когда-то бросил зёрна всуе,
а мы не ищем… мы пасуем, шлифуя острые края.
В иссохшем русле спит РОДник и третий храм уже построен,
над ним печатью – участь Трои, как только ангел протрубит.
НО! недостроенный Ковчег возник на землях Русолани,
был долог путь его и странен к живым истокам древних рек.
Заварим в чае трын-траву и на запястье пульсом снова
забьётся ярь стрелою слова, тугую плавя тетиву.
Ни рая нет, ни ада нет, пока ты их в себя не пустишь,
кому-то сад, кому-то пустошь – сам выбрал и вино и хлеб.
Когда летящая стрела у сердца жертвенного агнца,
дрожа, зависнет в странном танце и упадёт, сгорев дотла,
когда осколки витражей сложу в своём калейдоскопе,
пройду и новые потопы – босой… по лезвиям ножей…
А спросят – «Гой?», отвечу – «Йог». Пусть зашифрована шарада,
кто мы – исчадья рая... ада? НО! вспомним, дайте только срок.
Мы строим Рим, читаем Мир, и это славная забава,
где нет ни лева и ни права...Есть РА, дарующий нам пир.
В КАЧЕСТВЕ ДОПОЛНЕНИЯ.
«Там! на грани двух миров» - текст Волк Ангел.
АВТОРСКАЯ ДЕКЛАМАЦИЯ - слушать ЗДЕСЬ – http://u.to/v-_DBA
звуковой трек второго плана «Танец Духа» - шаманские барабаны, медвежий варган.
.
Вот, что Павел говорит о язычниках – «дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует
совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2: 15).
Он же говорит, что «для чистых все чисто, а для оскверненных нет ничего чистого, но осквернены
и ум их, и совесть. Они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются, будучи гнусны и не способны
ни к какому доброму делу» (1 Тит. 1: 15).
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
