Мой любимый поэт
Цветы Cаласпилса
Юрий Сергеевич Павлов
На 17-ом километре шоссе Рига - Даугавпилс
проселочная дорога сворачивает в лес. Здесь,
в этих сосенках, в годы войны был самый
большой из всех 23 концлагерей на территории
Латвии - Саласпилс. В лагере содержалось
большое количество детей, над которыми
проводили бесчеловечные опыты, брали у них
кровь. Ослабевших детей умерщвляли ядом...
Идут года, и прожитое, страшное,
Лишь изредка врывается к нам в сны.
Казалось бы, минули во вчерашнее
Чудовищность и ужасы войны.
Нет! Изменив звучанье и окраску,
Они встают, окрашенные в синь.
«Сонгми» звучит не только по-вьетнамски,
Оно на русском значится - Хатынь!
И матерям, наверное, не спится,
Чьим сыновьям по восемнадцать лет,
Опять ветра бушуют на границах,
И холодит от утренних газет...
Всю ночь сегодня ветер в стекла бился,
И темнота стелилась, словно дым...
...Представилось: я - узник Саласпилса,
Один домой вернувшийся живым.
И - вмиг в глазах - замученные дети,
От наважденья смерти не уйти.
Нет! Как единственный свидетель,
Я должен людям правду донести!..
* * *
«Саласпилс»... Что может быть на свете
Страшней безумных детских глаз,
В которых неподдельный ужас смерти
Всё вытравил в немой тоске...
От смерти здесь на волоске
Томились матери и дети,
О них сегодня мой рассказ, -
Что может быть трудней на свете?!
Здесь матери были за то,
что детей любили...
Здесь дети были за то,
что тянулись к солнцу...
Здесь деды были за то,
что землю любили...
Все вместе за то,
что любили жизнь,
Все вместе за то,
что хотели жить...
Здесь из людей людское вытравлялось
С единой целью - зверское вложить.
Здесь жизнь людская просто обрывалась,
Как ветхая натянутая нить.
Казалось, мир перевернулся словно,
Что даже смерть обычная - не в дрожь,
Нет, Саласпилс, подобной родословной
Нигде, пожалуй, больше не найдёшь...
... Худой барак, весь почерневший, старый,
Сочится дождь сквозь щели в потолке.
В одёжке грязной, скорчившись на нарах,
Две девочки играют в уголке.
Из тряпок куклы, из лохмотьев - платья,
Страшней другое - слышать наяву:
Грозит Марина пальчиком : «Спи, Катя!
Не то я Линду с плёткой позову!»
Сегодня ауфзеерки «добрее» -
Случилось что-то важное вчера,
Лишь для порядка плёткою огреют,
На аппель-плац не выгнали с утра!
Голодные, холодные, в неволе,
На земляном мороженом полу
Играли дети: Янисы и Оли -
Жизнь пробивалась к свету и теплу!
... Шестой барак... Здесь всё намного проще:
Тут плёткой, подзатыльником, взашей -
Вышвыривают строиться на площадь,
Срывая с нар притихших малышей.
Игрушки - тряпки, камешки и склянки
Не по нутру блестящим сапогам.
Кто это там, на нарах, - симулянтка?
И - плёткой! Плёткой! Больно - по ногам!
Она вся сжалась в маленький комочек,
Такая ноша ей не по плечу,
Она и с куклами играть не хочет,
Одна молитва: «Хлебушка хочу!»
В седьмом бараке слёз, увы, не меньше,
В едином гуле - ропот, вопль и стон.
Опять в Германию увозят женщин -
О, господи, будь милостив! За что?!
«Катюшка! Дочка! Катенька!!! -
За что мне
Такая бездна горестей и зла?!!
Держись за тётю Мирдзу, дочка... Помни! -
Ты - Катя Иванова! Из Орла!
Ты- Катя! Помни - Катя Иванова!
Я не забуду номер на руке!..»
Рванули студебеккеры, и снова
Вой прокатился гулко в сосняке...
... Лаборатория... Стерильность сводов...
Передвигаешь ноги, значит - жив!
Вот пятилетки — доноры проходят,
Из-под лохмотьев руки обнажив...
Как тонки вены крохотных ручонок!
Как слабо в них простукивает жизнь!
Один удел мальчишек и девчонок -
Кровь отдавай, цепляйся, но держись!
И шприцы-пиявки полнятся с излишком
Чистейшей драгоценнейшею влагой,
Неужто звери верят - кровь детишек
Вернёт им снова силу и отвагу?!
Одно не видят варвары в цинизме,
То, перед чем бессильна медицина, -
Что кровь детей в животном организме
Увы! Не приживётся, как вакцина!
Ещё немало вынести придётся,
А слабый - каплю яда, и - готов!
Бог знает, кто из них в барак вернётся,
А кто сегодня будет брошен в ров...
...Вот лай овчарок, окрики и стоны,
Вот звякают массивные ключи,
И пополненье новых заключённых
В ворота загоняют палачи.
Пока ещё не срезаны их косы,
Пока ещё игрушки в их руках...
Уже глядят надсмотрщики косо,
Удерживая псов на поводках...
... Десятки тысяч несмышлённых пленников-
Скажите, в чём их детская вина?!
На свете есть такие преступления,
Что их не в силах оправдать война.
Кто возместит раздавленное детство?
Кто вновь возвысит жизнь на пьедестал?
Верь, каждый, кто прошёл сквозь эти зверства,
И плакать, и смеяться перестал!
Не мыслю дня без радости случайной,
Так и детей без смеха и затей.
Я знаю, страшно взрослое молчанье,
Куда страшней - молчание детей!
А в нём была и ненависть, и ярость,
Когда они, кривя от боли рот,
В молчаньи защищались от ударов,
Худые руки выставив вперёд.
За слёзы, за бесчестье, изуверство
Вставали люди, как один, подряд.
Убийцы жгли нас формулами зверства,
Мы возводили ненависть в квадрат!
И был к ней шнур бикфордов, словно волос,
И ждал, готовый к взрыву, механизм.
И коль уж дети возвышали голос,
То это значит - продолжалась жизнь!
...Какой-то мальчик, худенький оборвыш,
Настолько ослабевший, чуть живой,
Болезненно и не по-детски сгорбившись,
Сидел, к плите склонившись головой.
Он рисовал, и гамма всех созвучий,
Палитра всех нюансов и тонов
Сквозь паутину ржавчины колючей
К нему пробилась из далёких снов...
Движенье рук ослабленных, и - солнце,
И милый незатейливый квадрат,
Ещё шесть тонких линий и - оконце,
Пучки лучей, врывающихся в сад...
Ложилась пыль на плиты, падал пепел,
Он ничего не видел, не слыхал,
Мечтаний мир его был тих и светел,
И счастья круг был несказанно мал...
Но он вложил в рисунок то, что жаждал,
Чуть загорелись щёки и глаза.
О, как умеют дети вдруг однажды
Немногим чем-то многое сказать!
То многое: весь ужас заточенья,
И солнца луч, что тих и золотист,
И в переносном, и в прямом значении
Почувствовал подкравшийся фашист.
Он ждал, садист... И тупость злая
В зрачках ломала солнечный узор -
Мальчишка, сам того не замечая,
Фашизму вынес смертный приговор!
Вдруг цветом жизни, ярко отгоревшей,
Кровь оживила солнце, домик, сад...
И долго бился в лапах озверевших
Отрывистый жестокий автомат...
...Столкнулись жизнь и смерть - два антипода,
Столкнулись крепко - насмерть, не на жизнь!
Восстали человечность и природа,.
А против зверство подлое - из лжи.
И злобно смерть в жестокой схватке этой
Душила всё, что жаждало тепла,
Но жизнь растеньем, тянущимся к свету,
Сквозь смерть и трупы буйно проросла!
* * *
Отгремела война
Последним глухим раскатом.
Лишь трактор задетой миной
Напомнит о днях роковых,
Но плакать не кончили матери,
Но снится война солдатам,
И до сих пор ещё траур
Числится в списках живых.
Я вхожу с содроганьем
В массивные двери,
Вспомню всех поимённо,
Кто замучен, истерзан, убит,
Чтоб представить себе,
Так представить - поверить,
Что здесь каждый предмет
Стонет,
Плачет,
Скорбит...
Только что это? Плач?
И как будто бы стон?
Тихий сдавленный стон,
И как звон ветерка?!
Это стонут они,
Воплотившись в бетон,
Встав скульптурами здесь
На века, на века!
Это стонет «НЕСЛОМЛЕННЫЙ»,
Умирая избитый,
Тихо плачет «УНИЖЕННАЯ»
От стыда и обиды.
Это «МАТЬ» взглядом скорбным,
Не смирившись, не сгорбясь,
Молчаливо кричит
Безысходною скорбью.
Это всех заверяет
Торжественно «КЛЯТВА»:
«Не сойдём ни на шаг!
Не пропустим и выстоим!»
«СОЛИДАРНОСТЬ», «РОТ-ФРОНТ»
Вторят ей, как заклятье,
Как молитву ей вторят
В общий голос неистово:
«Выстоим! Выстоим!»
Я стою на земле,
Кровью политой щедро,
Так дождями она
Не питалась вовек.
Крови столько в земле,
Что прорвавшись сквозь недра,
Она бьёт, словно пульс,
В каждый листик, побег.
Земляникой сочится
Под каждой берёзой,
То вдруг маком прольётся,
То гвоздикой степной.
Здесь сажают всегда
Белоснежные розы,
А когда расцветут -
Белых нет ни одной!
Только... что это? Вдруг
Сердце снова заныло,
Ноги ватными стали,
Подкосились без сил -
На песчаной земле
Точно так же, как было,
Точно так же, склонившись,
Мальчик что-то чертил.
Неужель это он?
Неужель... Наважденье!
Быть не может! Не мо...
Слава богу! - не он!
Мальчик поднял глаза
И, вздохнув с наслажденьем,
Посмотрел на отца,
А потом на бетон.
«Папа, здорово, да?
Правда, очень похоже?
Ну, куда же ты смотришь?
Вот, смотри, - на стене!»
И вдруг всё, что храню,
И чего нет дороже,
Вмиг проснулось в душе,
Всколыхнулось во мне.
Этот мальчик и тот,
Словно слепок и оттиск,
Время то - время это,
Смерть и жизнь - что затмит?!!
Дети! Дети!
Всегда вы детьми остаётесь,
Если смерть - всё равно
Остаётесь детьми!
Люди! В светлое путь -
Через прошлое, страшное,
Чтобы не было войн -
Оглянитесь в войну!
Как бы ни было скорбным
И жутким вчерашнее,
Ради ваших детей -
Оглянитесь в войну!
Пусть будет исчеркан
Мелками асфальт,
Пусть больше прибавится
Солнечной сини! -
Об этом набатом
Гудит Бухенвальд,
Об этом же вторят
Взволнованно в лад
Колокола Хатыни!!!
Другие статьи в литературном дневнике:
