Напротив меня разговорчивый дядя.
В руке рюмка водки (в другой - бутерброд).
Он только что в поезд подсел в Волгограде
И сразу попутчиков взял в оборот.
Родитель его обретался при власти
(Он даже "Макаров" имел наградной),
И служба его - по хозяйственной части,
И дома порядок. С законной женой.
Детей он пристроил в английскую школу.
Участок купил в коллективном саду,
В квартире сервант, домино, радиола,
И в клетке зелёный орёт какаду...
Он каждую осень - на море, под Сочи,
Он ходит с друзьями болеть за "Спартак"...
Он режет колбаску и громко хохочет,
Он вновь наливает грузинский коньяк.
Я в тамбур холодный от счастья чужого
В двенадцатый раз выхожу покурить.
Я так и не вставил в беседе ни слова...
К родителям еду. Сестру хоронить.
.
.
День словно в стороне висел, нас как бы не касался,
он выдался не хмур, не скор, не более весом,
чем всякий дар небес, и нам последним не казался.
А это был последний дар. И никаких потом.
Но кто же в пятом знал часу, что станет с ним в шестом?
Вне связи с миром наш тонул в снегах двуглавый терем,
и рысью, да не той, какой рысак рекорды бьёт,
а родственницей льва, сиречь - лесным пятнистым зверем,
шли сумерки на нас. Но мы не брали их в расчёт.
Меж тем уже и ром не грел, и джем горчил, и мёд.
В жаровне жгли мы хлам сырой. Она черно чадила,
и было, вопреки слезам и стонам здешних зим,
окно отворено. Ведь нам на ум не приходило,
что это наш последний дым. И ничего за ним.
А зверь меж тем сужал круги, неслышен и незрим.
Рассеянные, как чета беспечных новобрачных,
мы вздрогнули, когда не в срок, отстав на целый круг,
прокаркал заводной летун двенадцать равнозначных,
двенадцать безразличных раз. Но вздрогнули не вдруг.
Меж тем летун порхнул в окно, и взмыл, и взял на юг.
Огонь ещё моргал, мерцал. Извивы и изгибы
пестрели на стене. Но мы смотрели не туда.
А это был последний текст, который мы прочли бы.
И сумерки уже над ним смыкались, как вода.
.
В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.
Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, - как его бишь? склероз, -
шёл я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня чёрт занёс.
Ах, решето - не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный - чисто рояль концертный?
Диззи Гиллеспи, Фрэнк Синатра... ах, эти ночи, ах!
Впрочем, когда-то ими я «без руки и слова»
сам пренебрёг навеки, ради забыл чего:
то ли карманных денег, то ли всего святого,
то ли всего того, что... в общем, всего того.
Снова теперь в былые проблески и пустоты
двигался я с оглядкой. Но напевал меж тем:
где, северянка, где ты? как, меломанка, что ты? -
бывшая мне когда-то уж и не помню кем.
Я про себя подумал: помню-то я изрядно;
но, без нужды признав, что помню (и, не дай Бог, люблю),
я поступлю не браво; впрочем, не браво - ладно,
главное, что не ново. Потому и не поступлю.
Тот, за кого ты замуж вышла тогда в итоге,
кажется, был ефрейтор. Значит, теперь сержант.
Вот уж, небось, реформы в бедном твоём чертоге!
Влево пойдёшь - гардина, вправо пойдёшь - сервант.
Диззи, небось, Гиллеспи даже во сне не снится.
Дети, небось, по дому носятся как слоны.
То-то была бы скука - в это во всё явиться:
здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны.
Впрочем, судите сами, может ли быть не скушен
кто-либо, то есть некто, моду взявший туда-сюда
шляться без ясной цели в городе, где задушен
был император Павел Первый, он же последний, да.
.
Кошки черны в ночи и виденья схожи.
Может, с одним иных не сравнил бы сном.
Он позабыт отчасти уже, но всё же
я бы хотел два слова сказать о нём.
Виделись мне брега голубого Нила
или ещё какой-то большой реки.
Там над рекой светало. Волна ходила
взад и вперёд, и вздрагивали мостки.
Некто почти прозрачный спускался к лодке.
Веки прикрыв, наощупь, на плеск, на звук
двигался он. И что-то в его походке
горло сжимало тем, кто молчал вокруг.
А проводить его собралось немало.
Все, кто могли, пришли, принесли дары.
Множество их толпилось вокруг, дышало.
И осушало кубки, и жгло костры.
Вина лились, вкуснее каких я 'не пил.
Некто к мосткам спускался, почти незрим.
И, высоко взметая огонь и пепел,
факельщик шёл, как плакальщик, вслед за ним.
Бубен гремел, но гром его был невесел.
Лодка ждала у берега на воде.
Профиль её и все восемнадцать вёсел
словно сказать пытались: идёт к беде.
Дева с цветком стояла в толпе, мигая,
не хороша, и даже не влюблена...
Много других там было, но не другая
мне почему-то помнится, а она.
В лодке гребцы, с обеих сторон по девять,
словно сказать пытались: беда не в нас,
мы не хотим, но что же теперь поделать?
И горизонт качался, и факел гас.
Вёсла скрипели. Было свежо и сыро.
Люди молчали. Бубен один гремел.
И силуэт всего остального мира
как бы уже значения не имел.
.
Ты научилась бывать бесстрастной.
Конечно, Клара, ты повзрослела.
Сначала смотришь теперь налево
и только после бежишь на красный.
И ты не то что не помнишь Карла,
а просто знаешь, что он потерян,
как ключ от узкой железной двери,
как ключ от смысла (везде искала) –
от сейфа, что ли? Да чёрт с ним, с сейфом –
пусть вскроет кто-нибудь автогеном…
Дружи со сбродом, гуляй с богемой,
допустим, в платье с коротким шлейфом
во всей своей нищете и блеске
(не любишь суши? закажем роллов).
Но шея – голая без кораллов,
без глупых бусин на тонкой леске.
А Карл не знает ни мук, ни кары.
Что он Гекубе, ему – Гекуба?
Но без кларнета всё сохнут губы
и в слово складываются:
«Кла-ра»…
.
Тише, девочка
Клавдия Смирягина Дмитриева
«Мёрзнет девочка в автомате» (с)
А. Вознесенский
« Простите, Вы не могли бы позвонить и позвать к
телефону одного человека?»
(реальная встреча на улице)
.
Что ты, девочка, не дрожи, не ломай голубые пальцы. Это просто старуха-жизнь полотно небелёной лжи растянула на старых пяльцах. Он тебе, говоришь, не лжёт, просто вас разлучили люди. Ах ты, милая, знать бы брод, ломок первый осенний лёд, а тепла до весны не будет.
Кто его караулит? Мать? Ну, давай телефонный номер. Как назвать его, как позвать?...
Мне сказали:
- Исчезни, б***, он для вас, потаскушек, помер.
Тише, девочка, не дрожи. Это поле – не поле битвы. Значит, больше не ворожи, спрячь подальше свои ножи, иглы, игры, таблетки, бритвы. Умер, стало быть – хорони! Проживи эту боль, как ломку. Знаешь, годы летят, как дни. Ты за шкирку себя возьми, ты – сама для себя соломка.
Ты – сама для себя вокзал, самолёт и дорога в небо. Ты забудь всё, что он сказал, губы, руки, его глаза. Ты реши, что он просто не был. Слёзы, девочка, не в цене. И цена у любви иная.
Он придёт. И не раз. Во сне.
Ты поверь, дорогая, мне. Потому что я знаю.
Знаю.
.
.
Хроники дождя Братислава
Ты мне пишешь о том, что в Макондо опять дожди,
И, пока не закончатся, мне приезжать нельзя.
Без меня в тростниковых болотах туман чадит,
Без меня серебристые нити в листве скользят.
Отсыревшие книги похожи на спитый чай,
Механизмы ржавеют, ветшает сукно надежд,
Попугаи в прогнозах о солнечных днях молчат.
Мутный студень зари хоть трофейным мачете режь -
Не добудешь ни искры. Туземцы зарылись в ил,
Даже скупщики снов растеряли былую прыть.
Ты не помнишь, чтоб раньше так сильно по мне грустил,
И клянёшься, что будешь до гроба меня любить.
Ты по несколько писем за день сочиняешь мне,
Но размыло ведущие в наши края пути…
За кого ты воюешь в дождливой чужой стране?
Я ведь даже на карте её не смогла найти.
.
.
Солнце запуталось... ---- Владимир Сорочкин
Солнце запуталось в сетке ветвей.
День закатился под шкаф.
Бабочка спит на подушке твоей,
Крылышки сна расплескав.
Плющ зацепился за створку окна,
Тени склонились к ручью…
Вряд ли ты сможешь остаться одна
В этом притихшем раю.
Чтобы услышать, как щёлкает дрозд
Песню свою без обид,
Ты поскорей возвращайся со звёзд,
С непостижимых орбит.
К дальним светилам, окутанным тьмой,
К безднам, горящим во мгле,
Я бы и сам полетел за тобой,
Но – мне милей на земле.
Здесь ожидают тебя дотемна
Тропка с осколками луж,
Бабочка, свет в перекрестье окна,
Ветром колеблемый плющ.
.
.
Дурачок ---- Анастасия Картавцева
Тишину нарушает размеренный стук копыт.
Под шагами коня высыхают пустые степи,
Дурачок выбирает дорогу "богатому быть",
Направляется в лес, запевая про Дон и Стеньку.
Лет пятнадцать пройдёт. Под густой колокольный звон
Он вернётся в деревню верхом на горбатом волке,
И карманы его будут полны сухой листвой,
И глаза его солнцем и золотом будут полны.
Люди тыкают пальцами, шепчутся, хмурят лбы,
Распускаются сплетни, как в майских садах деревья.
Дурачок выбирает дорогу "женатому быть"
И спешит в города, чтоб попасть на глаза царевне.
Двадцать лет пролетит. Он вернётся под лай собак,
У церквушки присядет, заплачет. А ближе к ночи,
Напевая романсы, пойдёт прямиком в кабак
Теребени рассказывать быль про царёву дочку.
На отшибе - хибара. Забором вокруг - дубы.
Он сидит на пороге и мнет сапогом опята.
Дурачок выбирает дорогу "убитому быть".
Он вернётся наверно. Когда-нибудь... в сорок пятом.
.
.
Районное ---- Сорокин Роман
Мне нравится смотреть на мой район.
Особенно сейчас, на карантине.
Он безопасен, он прекрасен, он
Идёт Артёму, Рафику, Марине,
Аптеке, парикмахерской, пивной,
Заброшенной строителями фазе,
Куда таджик на засранном камазе
Въезжает под мелодию "вой вой".
Как жаль, что я не Франсуа Вийон
И не ищу поэзию в рутине.
Как жаль, что мой район - не твой район.
Особенно сейчас, на карантине.
.
.
Пять Игорь Гонохов
В шлемах прозрачно-молочных,
средь комариных засад,
пять одуванчиков – точно
инопланетный десант.
Луг – мотыльковое чудо –
острая, тонкая стать.
Хоть и домой, но отсюда
так нелегко улетать.
Странно и тихо землянам.
Пятеро эти... они –
словно фужеры с туманом,
словно прощальные дни.
В сумерках неторопливо
белым просеяло высь.
О, – встрепенулась крапива –
телепортировались...
.
Когда тебя разденешь донага,
предчувствуя азарт и трепет аса,
предстанет не фигура от Дега,
скорее точка зрения Пикассо.
Но я и сам, признаюсь, не Ван Гог,
и сдюжу всё, что свойственно природе.
Твоя любовь — мой нежеланный рок,
но ведь ко мне другие не приходят.
.
.
.
ЕЩЁ ОДИН ДЕНЬ...
Ещё один день и тепла – поминай, как звали.
Но я не жалею и плачу не по нему.
От встреч и прощаний мы оба с тобой устали.
Я больше у нас ни минуты не отниму.
За шумным фасадом вокзала полно историй.
Никто не заметит отсутствия двух страниц.
Ты будешь рассветы встречать в городах у моря,
А я – провожать в закат перелётных птиц.
Я знаю, мне будет порой нестерпимо грустно.
Возможно, в отчаяньи, даже возьму билет.
Напрасно не жди, я намеренно сбилась с курса,
Сойдя на перрон, где тебя и в помине нет.
.
.
Николай Гумилев Попугай
Я — попугай с Антильских островов,
Но я живу в квадратной келье мага.
Вокруг — реторты, глобусы, бумага,
И кашель старика, и бой часов.
Пусть в час заклятий, в вихре голосов
И в блеске глаз, мерцающих как шпага,
Ерошат крылья ужас и отвага
И я сражаюсь с призраками сов…
Пусть! Но едва под этот свод унылый
Войдет гадать о картах иль о милой
Распутник в раззолоченном плаще, —
Мне грезится корабль в тиши залива,
Я вспоминаю солнце… и вотще
Стремлюсь забыть, что тайна некрасива.
.
.
Марина Цветаева Чародею
Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая...
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья – ничей,
Оттого ты любил – с колыбели.
О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.
Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.
Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом...
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда-сказать не могу.
Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
Ты из тех, что Луна приласкала.
.
.
Марина Цветаева Ошибка
Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой — она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.
Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.
Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль —
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, —
Но без любви мы гибнем. Чародей!
.
.
Валерий Брюсов У себя
Так все понятно и знакомо,
Ко всем изгибам глаз привык;
Да, не ошибся я, я — дома:
Цветы обоев, цепи книг…
Я старый пепел, не тревожу, —
Здесь был огонь и вот остыл.
Как змей на сброшенную кожу,
Смотрю на то, чем прежде был.
Пусть много гимнов не допето
И не исчерпано блаженств,
Но чую блеск иного света,
Возможность новых совершенств!
Меня зовет к безвестным высям
В горах поющая весна,
А эта груда женских писем
И нежива, и холодна!
Лучей зрачки горят на росах,
Как серебром все залито…
Ты ждешь меня у двери, посох!
Иду! иду! со мной — никто!
.
.
Слепой циклон, опустошив
Селенья и поля в отчизне,
Уходит вдаль... Кто только жив,
С земли вставай для новой жизни!
Тела разбросаны вокруг...
Не время тосковать на тризне!
Свой заступ ладь, веди свой плуг, -
Пора за труд - для новой жизни!
Иной в час бури был не смел:
Что пользы в поздней укоризне?
Сзывай работать всех, кто цел, -
Готовить жатву новой жизни!
Судьба меняет часто вид,
Лукавой женщины капризней,
И ярче после гроз горит
В лазури солнце новой жизни!
На души мертвые людей
Живой водой, как в сказке, брызни:
Зови! буди! Надежды сей!
Сам верь в возможность новой жизни.
.
.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА «АВГУСТ»
Так щедро август звёзды расточал.
Он так бездумно приступал к владенью,
и обращались лица ростовчан
и всех южан — навстречу их паденью.
Я добрую благодарю судьбу.
Так падали мне на плечи созвездья,
как падают в заброшенном саду
сирени неопрятные соцветья.
Подолгу наблюдали мы закат,
соседей наших клавиши сердили,
к старинному роялю музыкант
склонял свои печальные седины.
Мы были звуки музыки одной.
О, можно было инструмент расстроить,
но твоего созвучия со мной
нельзя было нарушить и расторгнуть.
В ту осень так горели маяки,
так недалёко звёзды пролегали,
бульварами шагали моряки,
и девушки в косынках пробегали.
Всё то же там паденье звёзд и зной,
всё так же побережье неизменно.
Лишь выпали из музыки одной
две ноты, взятые одновременно.
.
.
Валерий Брюсов Das weib und der tod (женщина и cмерть)
Две свечи горят бесстыдно,
Озаряя глубь стекла,
И тебе самой завидно,
Как ты в зеркале бела!
Ты надела ожерелья,
Брови углем подвела, —
Ты кого на новоселье
Нынче в полночь позвала?
Что ж! глядись в стекло бесстыдно!
Но тебе еще не видно,
Кто кивает из стекла!
Припасла ты два бокала,
Пива жбан и груш пяток;
На кровати одеяла
Отвернула уголок.
Поводя широкой ляжкой,
Ты на дверь косишь зрачок…
Эх, тебе, должно быть, тяжко
До полночи выждать срок!
Так бы вся и заплясала,
Повторяя: «Мало! Мало!
Ну еще, еще, дружок!»
У тебя — как вишни губы,
Косы — цвета черных смол.
Чьи же там белеют зубы,
Чей же череп бел и гол?
Кто, незваный, вместо друга,
Близко, близко подошел?
Закричишь ты от испуга,
Опрокинешь стул и стол…
Но, целуя прямо в губы,
Гость тебя повалит грубо
И подымет твой подол.
.
.
.
.
ДОКТОРУ Виктория
..что ни день - то траур, то удар под дых.
Задыхаюсь:"Доктор, мне воды, воды!
И пилюль отсыпьте, чтоб синела высь,
чтобы рёбра к рёбрам на телах сошлись.
Принесите мазей рассосать рубцы,
пропишите солнца - десять грамм пыльцы
и весны назначьте принимать вовнутрь,
ранних пробуждений, соловьиных утр.
Я болею, доктор, помогите мне
свет увидеть в доме, видеть свет вовне.
Длинных дней отмерьте, знаю, Вы - щедры,
отпишите счастья на год или три.
.
.
Я во сне был подонком и мразью...
Автор: Андердог
Я во сне был подонком и мразью.
Безобразничал снова и снова.
И проснулся, запачканный грязью
В переносном значении слова.
Притащил свою задницу к душу
И открыл, соответственно, краны.
Чтоб отмыть обалдевшую душу
И омыть нанесённые раны.
Применял пенно-мыльные средства,
Тёр мочалкой, но понял - такое,
С позволенья сказать, непотребство
Не отмоешь обычной водою...
Когда поёшь ты в микрофон...
Автор: Андердог
Когда поёшь ты в микрофон
В шикарном платье от Версаче,
Всё остальное - только фон
К твоей сценической подаче.
Всё остальное - только хлам,
Безликий мир в унылом цвете.
И на второй отходит план.
А может даже и на третий.
И нет прекрасней ничего.
И свет разбился на монеты.
Ты как живое божество
С несуществующей планеты.
Бросаешь чувства на весы
Без тени пошлого гламура.
И как песочные часы
Твоя красивая фигура.
А микрофон похож на член.
И тени словно оригами.
Ах, луноликая, зачем
К нему ты тянешься губами...
Сжимаешь пальчиками рук
В преувеличенной печали
И производишь горлом звук,
Зовущий в призрачные дали.
И оттого, как ты поёшь
В импровизированный фаллос,
Меня охватывает дрожь.
И лишь одно теперь осталось -
Швырнуть бесстыжего себя
В фантазий грязные трущобы,
Где шлюхой выглядит судьба.
И не вернуться хорошо бы...
Мартовское стихотворение
Автор: Шаня Помазов
*насыщенное животной скорбью
Отлукоморился уж и отвеселился
И оттянулся так сказать я в полный рост
С горы катящийся комочек мне приснился,
И удручающее таинственный погост
И как Орфею мне явилась Эвредика
Что зачарованно заглядывала в рот
А я вещал по-левитановски - как диктор,
И брызгал спермою ей прямо на живот
Но всё минуло, только слабеньким курсором
Теперь пытаюсь я былое воссоздать
И я взметаюсь как бы в небо, типа сокол,
Но на диван свой быстро падаю опять
Вчера ж пошёл вдруг и напился как собака
Без всяких поводов, намёков, и идей
Рыгал позорно, и прилюдно, возле баков
Пугая мирно подошедших голубей
Зачем всё создано вокруг так нелогично? -
Кричал я громко, нарочито - как подлец
Но люди шли по тротуарам все типично,
И ухмылялись, ощущая перевес
Что есть вокруг? - Я задаюсь таким вопросом
Всё голограмма, или плоть всё, или сон?!
Мир пахнет тяжко то дымком то купоросом,
И невозможен в этой зыбкости резон
Когда ж добрёл я в этот вечер до подъезда,
То натолкнулся на Сергея Ильича
Стоял у входа он с улыбкой полубеса
Лицо имел при этом цвета кирпича
Я прислонил его спиною к грязной двери
И прошептал тихонько в ухо пару фраз
Сергей Ильич благоразумно не поверил,
За что обозван был он мною "пид*рас".
Нервы
Автор: штурман Эштерхази
Этот город мне вырвал все нервы,
но оставил один стимул -
смотреть, как первой из первых
весна пожирает зи;му.
Как ты среди красок этих,
полных кровью рептильной,
идёшь, и поют о смерти
зимы рингтоны мобильных.
Как ты вырываешь с корнем
меня в этом городе странном,
и ночь танцует на взводе
безбашенные канканы.
Как глаз твоих ртуть живая
меня заполняет по холку.
Ты знаешь, а я отживаю,
но вою по-прежнему во;лком.
И город, как прежде, сжирает
нервы, но ты их лечишь.
Смотри - это день догорает
и молча целует в плечи.
Плагиаты.
Автор: г-н Ы
Ты проглотила мой разум,
словно лесной крокодил.
Сняли Уорнер Бразерс
по этому поводу фильм.
Даже Корней Чуковский
выпустил сольный альбом.
Первая песня клевая.
Вторая за упокой.
Ты проглотила весь мой сытный разум.
Об этом сняли фильм Warner Brothers
Об этом песню спел Кorney Сhukovskiy
Здорово спел. Здоровски.
Мой разум, что твой крокодил,
сидит на ветке.
На ветку он всегда ходил
не пообедав.
С Чуковским спелись все
Уорнер Бразерс.
Мой разум сел, мой разум смел.
Аккумулятор.
А я гуляю по лесам
и заряжаю у реки аккумулятор.
Мои смешные корешки Корнеем смяты.
Вдруг с ниоткуда крокодил
упал на землю.
И Солнце, милый, проглотил,
а надо б Земли.
Дикой Тортиллы стразы -
совы весной - брокколи.
Счастья всем даром и сразу.
Крокодилы приумолкли.
.
.
.
Х*йня творится ----- Автор: Тварь дрожащая
Все трудовые снизив показатели,
Народ подходит к прободенью язвы.
Похоже, всей страною обязательно
Накроемся мы вскоре медным тазом.
Пойдём мы дружным племенем на исповедь,
И к Богу вместе ощутим причастье.
А после, полицейскими отпи*денны,
Хвататься будем за кусочки счастья.
Темно, морозно, город пьяно хмурится,
Луна ушла поссать в одном исподнем.
Ты, мой сыночек, не ходи на улицу.
Там бродит злобный волк иногородний.
Что хорошо, что плохо – скажет дяденька.
Так хорошо почистить всем клозеты.
И на душе становится так гаденько,
Когда прочтёшь советские газеты.
В кафе зайдёшь, там девушка пи*датая
Предложит в кофе положить корицы.
А с этажа глядишь пятидесятого:
Х*йня ж какая на земле творится!
Зачем я выжил, мать моя родимая?!
Мир одержим какой-то страшной манией.
А потому попасть необходимо нам
За изгородь - на перевоспитание.
Чтоб там мозги слепились массой глиняной;
И ни желаний не было б, ни мыслей.
И чтобы, словно лоскуты бессильные,
Х*и повисли.
.
*******************
.
Н.Ю. Ванханен МАРТ. ПТИЦЫ В ГОРОДЕ
Крестиками лапок голубиных
мокрый снег помечен, и с утра
тёплое течение Гольфстрима
входит в неморские города.
Словно вол, огромный, неуклюжий,
вал идёт по городу тайком
и, лакая воду, морщит лужи
голубым шершавым языком.
Станет звонче гул шагов на плитах,
отзовётся колокол в тиши
и вспугнёт замёрзших и забытых,
задремавших птиц моей души.
И они, галдя и балаганя,
рассыпая гулкий гвалт окрест,
полетят широкими кругами
над протяжной скукой милых мест.
И проснусь и, выйдя им навстречу
к каменному мокрому крыльцу,
серый трепет воробьиной речи
поднесу с надеждою к лицу.
.
.
Никто не знает наперед, когда и как умрет.
Смерть тайну страшную свою от смертных бережет,
Приходит без предупрежденья, чтобы о ней не думал ты.
И может, в этом проявленье ее бессмертной доброты.
.
.
.
.
Петр Люкшин Красивая...
боль меняет рубаху и целует в уста. и ложится на плаху, как голубка, чиста. боль голубит и любит развенчанье свое.боль сейчас перерубят, и не станет ее. и, проклюнувшись хрупко в синь чужого холста, взмоет в небо голубка, хороша да не та.
сея охи и ахи. всех глупей и добрей. в белой чистой рубахе средь простых сизарей.боль поет и гнездится. да не плачь ты, дурак...
все красивые птицы вылупляются так...
.
Тарабарщина
Петр Люкшин
Как хакер в буйном обществе гусарском
иль сталкер, оказавшийся в тюрьме,
поэт, он говорит на тарабарском,
которого никто не пониме.
И даже мама, слыша, как он бредит
про маков цвет и синие крыла,
не может дать гарантию соседям,
что своего сыночка поняла.
И сын родной (с бутылкой пепси-колы),
внимая сказкам про златую шерсть,
лишь будет улыбаться, как психолог,
и вспоминать палату номер шесть.
И кто ж поверит (в обществе гусарском),
что молнию дождем не погасить,
и что сказать люблю на тарабарском -
страшней, чем Бога в гости пригласить...
.
Хроники Баюна. В бой не идут старики
Петр Люкшин
Едет в ночь богатырский отряд
охранять рубежи до утра.
На коврах-самолетах горят
лукоморские номера.
Золотятся кольчуги в пыли,
лезет в норы лесная шпана,
зарываются в дерн упыри,
и русалки вздыхают со дна.
И пока кони скачут вдогон
зорьке, плещущей, словно вино,
Вовка Ляпин глазеет в смартфон
и считает, что это кино.
Подрастает, как в поле репей,
ест зефир, видит сладкие сны,
будто нет на земле упырей
и кикимор, и прочей шпаны.
А пройдет эдак лет пятьдесят,
почернеет Светлянка-река,
сам придет наниматься в Отряд,
да не примут его, старика.
.
Незаметно
Петр Люкшин
Незаметно
вода подменяет вино.
Незаметно
от тел отделяются тени.
И философ, одетый в костюм "домино",
сходит в ад
и бормочет,
считая ступени.
Незаметно
тасует грехи счетовод,
и свои, и чужие (и вовсе уж чьи-то).
И неслышно,
как девочка в хоре поет,
в белом платье и в рваных колготках
Лолита.
Незаметны
собор и над ним небеса,
десять тысяч небес голубыми слоями.
И не стОит
пенять на слепые глаза
там,
где смотрят и видят уже не глазами...
.
Беззвучный романс
Петр Люкшин
Да боже ж мой, о чем шуметь?
Какие вздохи на скамейке?
Какая жизнь? Какая смерть?
Так... прогулялся по аллейке...
Пощупал хрупкий матерьял
непритязательного слова.
Я и билетик потерял
на выход с шарика земного.
Сядь-посиди со мной чуток,
не бойся этих тучек летних.
А то бесхозный мужичок -
всегда маленько безбилетник.
И, откровенно говоря,
кому над ним вздыхать и ахать?
А ты такая же, как я,
и с ветерком, и с прибабахом.
На этом ласковом ветру
давай пошмыгаем носами.
А то. что я тебе навру,
уже... вот-вот случится с нами...
.
.
.
Евгений Чепурных Петр Люкшин "Париж, 1934. Смерть сапожника" (https://stihi.ru/2020/06/15/1284)
.
... что кровушку лил, как вино,
за-ради сомнительных истин...
но не было в батьке Махно
ни спеси, ни тайной корысти.
... что рвал куркулей на куски
... что душу безумием тешил.
... что белых вздымал на штыки
и красных, как каинов, вешал.
... что волей залил отчий край
и ею же сам поперхнулся.
... что вел мужиков прямо в рай
( и, кажется, не промахнулся),
где сытно ломились столы,
где вдоволь и шмоток. и хлеба...
рванулись степные орлы
и рухнули в черное небо...
и дрогнул разбитый фонарь
над краем кликушеской ямы.
уж больно мудреный букварь
у доброй Анархии-мамы...
и батька улегся на стол
в солдатской шинельке на вырост...
он сам подписал протокол,
и сам приговор себе вынес.
хлеб-соль незасеянных сфер...
бандура да теплая печка...
крестьянских кровей Робеспьер...
и пастырь...
и волк...
и овечка...
.
.
мой город, заблудившийся в снегу,
пойдем со мной, куда душа прикажет.
ловить стрекоз на ситцевом лугу
и с тополей сдувать пушок лебяжий.
и уплывать по матушке-реке
куда-то, за родными небесами.
и песню о Самаре-городке,
обнявшись, петь
( дурными голосами).
а коли подпоет... ну... кто-нибудь,
мы и его обнимем, одобряя.
и заберем с собою
в долгий путь
по вещим кочкам,
от Руси до Рая...
.
.
.
.
.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БУРАТИНО
Седой Буратино на склоне холма
Стоял, созерцая "родные пенаты"...
На лоб, от волнения, сбилась чалма,
На мочке болталось кольцо от гранаты.
Хотелось покоя на старости лет,
На сердце рубцы, и душа измаралась...
Как в юность забытую - старый билет,
Страна дураков перед ним простиралась.
Он двинулся в сторону стен городских,
Где юные годы прошли в приключеньях;
И - сказочно ярких, и - пошло мирских...
Он здесь матерел, как солдат на ученьях...
И что не сиделось в родимом краю!?
За призрачным счастьем всю жизнь проскитался,
Потрескался.., понял ошибку свою
И с бабкой Тортилой намедни списался.
Здесь память о Нём бесконечно жива;
Таблички и доски не портят картины...
Бредут, вспоминают Живые Дрова:
И пруд, и харчевню, и домик Мальвины!
Вон, ямка в оградке, на поле чудес,
Куда Он сажал золотые, для роста...
С тех пор - разуверился в "манну с небес",
Зато перетоптаны тонны компоста.
Светало... Тортила уже не спала.
Послышался стук деревяшек о кости;
Они обнялись, обсудили дела:
"Вот ключ от каморки... Заглядывай в гости..."
... Среди небоскрёбов хибарку Его,
Как память о сказке, блюли старожилы...
Вошёл, осмотрелся: "Полвека всего...",
И старца в постели покинули силы...
Три дня отсыпался замшелый Сучок...
На утро четвёртого дня оживился,
Заслышав, как возится древний Сверчок
В том месте, откуда впервой появился.
"Привет, Буратино! Вернулся, сынок!
Вставай, отведу на могилку Папаши.
Поешь по дороге, вон, в миске чеснок,
Потом в ресторане отведаем каши..."
Стакан антисептика Старца взбодрил,
Сверчок разместился в нагрудном кармане,
В котором окошко себе раздырил,
Чтоб было виднее дорогу в тумане...
Вопросы с ответами переплелись;
Сверчок рассказал продолжение сказки:
Какие герои куда разбрелись,
И кто до какой докатился развязки.
"Сеньор Карабас эмигрировал вон,
С собой прихватив рыбака Дуремара...
Устроились где-то в структуре ООН,
Воюют с огнём мирового пожара...
Мальвина с Пьеро поженились-таки,
Прости, что затронул душевную тему,
По части подмостков они - мастаки,
И с репертуаром решили проблему.
Алиса с Базилио отбыли срок,
За дерзкий грабёж длинноносого парня;
Пошёл, как ни странно, на пользу урок -
У них тут отличная хлебопекарня..!"
... Они не заметили, как добрели
На сказочный край городского погоста...
Цветочки вокруг обелиска цвели,
Гранитился текст погребального тоста:
"Здесь Карло, шарманщик, обрёл упокой,
Но Карло, отец, не смирился с разлукой.
Ты к камню прижмись деревянной щекой -
Душа Его тотчас расстанется с мукой!"
И сделалось так, как гранит предвещал.
Небесные хляби разверзлись слезами,
В кармане промокший Сверчок верещал,
А Карло сверкнул из гранита глазами:
"Сынок, Ты вернулся! Какой молодец!
Я так тяготился своею ошибкой...
Удача-шутница, на добрый конец,
К Тебе повернётся с теплом и улыбкой!"
... Назад возвращались через ресторан,
В котором Сверчок обещал подкрепленье.
Уселись, боднули стакан о стакан -
Сверчковый ухмыл выражал изумленье:
"Постой, Буратино, а где же Твой нос ?!"
Мужчина, помедлив, слегка засмущался,
Поскольку правдивый ответ на вопрос
В коротких штанишках едва умещался!
Такой вот у сказки чудесный финал.
Кто не был помянут, не держат обиды.
Я яства за обе щеки уминал,
На пару стаканчиков делая виды...
.
.
СКАЗКА О ГРУСТНОМ
.
Кто-то додумался свешивать ноги с крыши.
Кто-то для этого строит многоэтажки.
Окна из люрекса – крестиком город вышит.
В нём без тебя – тяжело. А под вечер – тяжко.
Гул то ли стих, то ли просто не долетает.
Кто-то придумал направить луну на город –
Сверху удобней следить за фонарной стаей,
Вылетевшей из мешка, что в потёмках вспорот.
Мерно болтаются кеды над автострадой –
Мыши-машины шныряют прям под подошвой.
Впрыгнуть в любую, отправиться – я б и рада –
Вслед за тобой. Но погони, скитанья – в прошлом.
Нынешний Карлсон – оседлый, живёт на крыше,
Носит короткое платье, тату и дреды.
Карлсон – на крыше, поскольку внизу он – лишний.
Карлсон – на крыше, поскольку тобою предан.
Свешивать ноги – для этого город создан.
Астриды делают сказки всегда о грустном.
Карлсон считает антенны и ловит звёзды,
Носит рюкзак на спине и на шее бусы.
Время свернулось клубочком – мурлычет рядом.
Ночь сквозь бетон продирается еле-еле –
Город в заложницы взял. Мне того и надо.
Я расчехляю рюкзак – завожу пропеллер.
.
.
ЕЖИК В ТУМАНЕ
.
Стало холодно. Зима грядет неспешно.
Медвежонок крепко спит уже с неделю.
Лес продрог во тьме ночной, кромешной,
И поля к утру туманом поседели.
След лошадки скрыт под тонкой льдинкой.
Листья кленов – корабли в глубокой луже.
Утонувшие. Бреду пустой тропинкой.
Все иголки ломит… Мир простужен.
Белка в городе. Слоняется по паркам,
Нагло клянчит вкусные орехи.
Волк бомжует где-то по заправкам.
Спит в помойке, курит сигареты.
Облака на юг умчались табунами.
С ними заяц ускакал до Таиланда.
Посмотрел недавно фото в Инстаграме.
Загорел, завел подругу… Ну и ладно.
В печке тлеют впечатления о лете…
Жаль, не греют. И у моря так и не был.
А оно шумит, поет и ждет ответа…
Поменять бы все вокруг, как небо.
В небе звезды снега, звезды смерти.
Колют льдом в глаза, достав до сердца.
Если вдруг меня не станет в этом свете,
По весне уже никто не скрипнет дверцей.
Стынет ужин, за окном деревья дремлют,
А мне мучиться с бессонницей до лета…
Ежик в кресле съежился под пледом.
Его дом накрыл туман c долины Леты.
.
.
ОБРЕЧЁННАЯ
.
Я сказку тебе нарисую своею рукой,
В ней з;мок стоит посреди пожелтевшего леса;
В пустых коридорах царит абсолютный покой.
Тебе будет в нём одиноко, моя непринцесса.
Я с;здал твой мир без улыбок и прочих прикрас,
Как злобный волшебник, ломающий женские с;дьбы.
«Скажи мне, малышка, чего же ты хочешь сейчас?»
«Шагнув из окна, поскорее навечно уснуть бы!..»
Изнеженный принц не спасёт, ему попросту лень
Тебя вызволять из чужой, покосившейся башни;
И каждый твой новый безрадостный, пасмурный день
Всегда будет хуже, чем тот, что зовётся вчерашним...
.
.
ПАПА КАРЛО (МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ)
.
Шершавая, занозная, не ровная доска,
Но я пригодной сделаю её наверняка.
Пройдусь по ней рубаночком, потом всё полирну
Размашисто и тщательно на всю её длину.
Шарманку починить бы мне и буду вновь я с ней
Ходить по узким улочкам и радовать людей.
А вот лежит в стороночке какое-то бревно,
Возьму-ка я топориком и порублю его.
Второго Буратино мне не выдержать уже,
Ведь первый был страданием, оставив боль в душе.
С театром та история - не чудо, а фигня;
Пустил он кукол по миру и выгнал прочь меня...
Соблазны манят в поле нас, где множество чудес,
Там каждый буратинистый сажает денег лес.
Базилии с Алисами дурачат всех подряд
И Карабасы жадные купить весь мир хотят.
Тортиллы лечат души нам, а Дуремары плоть...
Такая в общем сказочка, не приведи Господь.
Но я отвлёкся чуточку, хотел ведь о другом,
Шарманку починить бы мне, а не мудрить с бревном.
.
.
ЗАПЛУТАЛ В ЖИЗНИ Я...
.
Заплутал в жизни я на неведомых тропах
И бродил по лесам в ожидании чуда.
Отдыхал иногда на заросших болотах,
Где Кикиморы мне улыбались беззубо.
Видел разных зверей, и меня видел Леший.
Встретил Бабу Ягу в заколдованной чаще,
Из которой уйти – будь ты конный иль пеший –
Можно раз лет за сто! Уверяю, не чаще!
И сказала Яга, позабыв о коварстве:
«Жаль, чудес нынче нет – время сказок уходит,
Но пока жив Кощей, в тридевятом, что ль, царстве,
В тридесятом ли он?.. Что-то память подводит…
Слушай бабку, внучок! Выходи на дорожку,
Что в траве-белене за избушкой моею,
Да иди на восток, не спеша, осторожно –
Попадёшь прямиком во владенья Кощея.
От меня пожелай старикашке здоровья,
(Хоть бессмертный Кощей, но все ходим под Богом),
И скажи, что пришёл за своею Любовью,
Что ты – друг, а не враг, и не мыслишь дурного.
И Кощей проведёт сразу в опочивальню,
Где Любовь ждёт тебя очень многие лета,
Там качается гроб изумрудно-хрустальный…
Дальше делать чего – не могу дать совета…»
Поклонился я в пол, лобызнул Бабку Ёжку
И отправился в путь, трижды молвив: «Спасибо!»
По полям, по лесам шёл пять лет плюс немножко
И всё сделал точь-в-точь, безо всяких ошибок.
Поцелуем хмельным растревожил невесту –
И обрёл я жену, кстати, чудо-хозяйку!..
Мы из сказки ушли… Но отмечу по месту:
И с Кощеем, с Ягой мы болтаем по Скайпу!
.
.
ПЬЕРО
.
Навязчивый мотив, немодный и унылый,
Ты будешь повторять, пока не надоест,
О грустный мой Пьеро, что смыл с лица белила
И сбросил мишуру, и в джинсы перелез.
Театра нет, а ты играешь поневоле –
Не то что за гроши, а просто без гроша.
Кому нужны твои трагические роли?
Кому нужна твоя печальная душа?
Ах, двадцать первый век брезглив и избалован.
Газетой не шурши, оставь свои мечты:
Хоть объявлений – тьма, но требуется клоун,
И вовсе никому не требуешься ты.
А курточка уже до дыр поизносилась,
И подтекает кран, и дребезжит кровать.
К тому же начался у Коломбины климакс,
На то, что рядом ты – ей глубоко плевать.
Припомнится тебе холодными ночами,
Как зал рукоплескал и сыпались цветы.
Но кто-то лишь пожал крылатыми плечами,
И занавес упал с небесной высоты.
Запеть бы от души, да что-то не поётся.
Всяк позитива ждёт, но где он, позитив?
Тебе смешно до слёз, и значит, остаётся
В полночной темноте наигрывать мотив.
.
.
В ГОСТЯХ У СКАЗКИ
.
Погасла рампа в забытом театре,
Сбежали куклы, обрезав нити.
Пьеро с Мальвиной живут в Монмартре,
А Буратино уехал в Сити.
Вздохнёт Джузеппе: ну что тут скажешь.
И Карабаса зовёт на ужин.
Сегодня будут вино и каша
Да пара чёрствых вчерашних плюшек.
Помянут Карло: "Он славно пожил...
Земля пусть пухом... Мы все там будем..."
Альбом достанут из грубой кожи,
Посмотрят снимки - сплетенья судеб.
Им, старикам, ведь немного надо -
Очаг горячий да разговоры.
Что было в прошлом - почти неправда,
И кто не пойман - не назван вором.
Трещит, сгорая, в огне полено.
Не вышла кукла. Оно и лучше.
Лежит в буфете такой бесценный,
Такой ненужный волшебный ключик.
.
.
ЛУЧНИК СОЛНЦА
Саша Неместный
Художник пробовал перо...
В.Соснора
.
О, храбрый рыцарь ветра и травы,
Искатель смыслов, недруг глаукомы.
Над ним встает драконом огневым
Урочище неукрощённой формы.
Оно рычит бессвязностью основ,
Мелькают разъярённые фонемы,
Грозятся попиранием соснор
В морфемных доказательствах измены.
Но рыцарь твёрд и меч его чернил
Кромсает бездорожия отчаянно.
Он о земле и небе позабыл
И логику наощупь отключает.
Он есть творец блаженных и кликуш,
Стреляет в нищих покорённым словом
И попадает в сердцевины душ,
Как лучник Солнца в яблочко глазное.
.
.
.
.
.
КАК Я СТАЛ МАСТЕРОМ. МОНОЛОГ МЫША. --- Шкодина Татьяна
-
Было скучно: работа да водка -
На селе так веками жилось,
Но приехала в гости красотка,
И – пошло! А точней – понеслось!
Мужики перед ней столбенели,
Бабы злобно плевали вослед,
И, гремевший костьми еле-еле,
Перед ней хорохорился дед.
Где достал он стероидов пачку –
Суть не в этом (возможно, украл),
Где-то с годик ушло на раскачку –
Стал не дед, а здоровый амбал!
Но случилась иная проблема:
(Может – химия, может – года) -
Стал дедуля, как сторож гарема
В этом смысле… Короче – беда!
Он стероиды выбросил к черту
(А точней – сыпанул в огород),
Огород за такую заботу
Здоровенный взрастил корнеплод.
Стала репка размером с буренку,
И тогда я подумал: «Шалишь!
Ну-ка, все! Отойдите в сторонку!
Стану грызть - как приличная мышь!»
Дегустация вышла на славу,
Чую: мышцы бугрятся мои!
Вот что значит – поесть на халяву!
Стал мой хвостик – как хвост у змеи!
…После в сказках напели детишкам:
Дедка, бабка и Жучка с котом…
Все вранье! Это я, супер-мышка,
Репку дернул могучим хвостом!
Дальше – больше. У курочки Рябы
Золотое яичко разбил!
И подальше от Деда и Бабы
Я бежал, выбиваясь из сил…
В тот момент, как яичко упало
И пропело веселое «Цзынь!!!!»
Я почувствовал: времени мало!
Ждет крутого Мыша Шаолинь!
Я теперь в Шаолине балдею,
Изучил карате и ушу…
Мне повесили бирку на шею:
С гравировкою «Мастер Мы-Шу»!
.
.
НЕТ, НЕ НАДО ВИНА --- Тая Кирова
-
По мотивам сказки "Спящая красавица"
Ее губы как вишня, а кожа белым-бела.
Ее косы похожи на темных блестящих змей.
Но за ангельской маской прячет когти личина зла,
А в бездонных глазах затаился голодный зверь.
Ее мать умерла, не дожив до утра чуть-чуть.
В ночь рожденья шел снег, забирая пределы в плен.
И отец, он король, еще долго не мог уснуть.
Плач младенца звенел в лабиринте холодных стен.
Про принцессу шептались, что прОклята за отца.
Он обидел колдунью, отвергнув ее любовь.
Что дитя превосходит других красотой лица,
Потому что младенец сосет у кормилиц кровь.
Я не знала всего и по воле лихой судьбы
С королем обвенчалась в тот хмурый седой январь.
Я не знала, что в замок везут и везут гробы,
Чтобы прятать в них то, что оставила эта тварь.
Но случилась беда, и король, мой супруг, исчез.
Ей тогда было восемь, когда я взошла на трон.
Я велела царевну отправить в дремучий лес
И ее же косой привязать за столетний клен.
Сердце вырезать сталью и спрятать его в кошель.
Серебром запечатать и мне принести назад.
И когда на санях увозили ее в метель...
Мне в кошмарах мерещился тот ее злобный взгляд.
Что сегодня на ужин? Горошек, форель и суп.
Никакого вина. Я больше его не пью.
Все, что я пожелаю, по праву сюда несут.
Нет, не надо вина, что так нравилось королю.
На дрова распилили тот самый злосчастный клен
И сложили кострище в тюремном глухом дворе.
Я сегодня на тело надену белёный лен
Он мне саваном станет, когда я сгорю в костре.
Где нашли короля? Прямо в бочке с его вином.
А принцесса вернулась живой через десять лет.
Все твердила про гроб, что спала беспробудным сном.
И про принца, что скоро приедет за ней вослед.
Ее губы как вишня, а кожа белым-бела.
Ее косы похожи на темных блестящих змей.
Но в глазах, я же вижу, таится такая мгла,
Что на всем белом свете не сыщешь ее черней.
.
.
.
.
.
.
Письмо другу ---- Автор: киллер
Лишь вчера во все пределы задувало;
Месяц март в России – пасынок Иуды.
К нам Весна приходит к самому финалу,
но мы верим и надеемся на Чудо.
Я пишу тебе – чего же еще боле?
Как живу... как перед Богом я отвечу:
Много счастья было и не меньше боли...
Зверю ближе стало слово «человечность».
Впрочем, мир времен Христа остался прежним:
те же храмы, те же лица, те же войны,
нищета и роскошь, тщетные надежды,
та же глупость и предательство у трона.
____________
Кофе нынче пью не в зернах – растворимый.
Мне не лень, а просто смысла нет и в этом.
Сколько Жизнь свою, мой друг, не сублимируй,
все в итоге станем пеплом сигаретным.
Скоро отпуск; время ставить многоточие.
Зной палящий - это хуже, чем метели.
Даже ночью не надеть хотя б сорочки -
рыбой биться в мертвом море - на постели.
Мы живем с тобой в неясную эпоху:
смуты нет; орды не видно с горизонта.
Вот поэтому, наверно, так и плохо,
если мы врагу нужны, как рыбе зонтик.
____________
Ходят вороны, накушавшись отбросов,
по фронтону на Соборе знаменитом.
Это с неба к нам слетелась Cosa Nostra,
хрипло каркая проклятья иль молитвы.
Что еще, мой друг, поведать, в чем открыться?
Эмигрировать пока, считаю, рано.
Не из долга пред мифической столицей,
из протеста – это гены Чингисхана.
Солнце всходит; и кирпич стены соседней
неприличен, словно позы Камасутры.
Ведь ее ваял совсем не Церетели,
А бригада понаехавших джамшутов.
___________
Время меряет нас всех чугунным взглядом
очень старого усталого тритона
из фонтана, где балуются ребята,
как лягушки в царстве ила и планктона.
Приезжай, мой друг, тебе я буду рада.
Погуляем по местам России царской.
Наша осень – это Рубенс листопада:
та же сочность плоти, эротичность красок.
Тридцать три годка – век бога на планете,
но пока еще не век кариатиды.
Потому и шлю тебе приветы,
как со дна морского Атлантида.
ЗГМ Васек Корнеj, пишу тебе что-то хорошее...
.
Засолю я хрен последний с салом,
И на ж*пе посажу цветы.
Всё-таки на свете очень мало
Неба, солнца и таких, как ты.
С кем отбеливать, отстирывать я буду
И стирать ночную темноту?
Вместе весело так мыть посуду
Сесть в трамвай и делать в нём ту-ту;
С голубем лететь, куда попало,
И глядеть на землю с высоты!
Всё-таки на свете очень мало
Поэтесс талантливых, как ты.
.
Разбрасыватель камней
.
Снег, колючка, ржавые сцобаки
Брешут на холодную Луну.
Ты в медчасти, я в мужском бараке.
Нам бы, Таха, ночку, хоть одну!
Злое время медленно и густо
Заполняет жизненный эфир.
Я в своей столовке жру капусту,
Ты в своей каморке пьёшь кефир.
Помнишь, как отчаянно и просто
Целовались в скверике взасос,
А ментяра, тварь, испортил воздух,
Дое*авшись, я ж пошёл вразнос..
Разделила жизнь: Аста ла виста.
Наш роман зачах, но не погиб.
Я огрёб "пятнаху" за убийство,
Ты за мной, не думая - в Тагил.
Голуби летят над нашей зоной,
Эхом бьётся в форточку строка
Голосом Иосифа Кобзона:
О секундах нех*й свысока!
.
.
.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
