Аркадий Кутилов
Любовь и долг
Звучи, мой стих, во храме и в овине!
Про верность долгу слушайте рассказ.
Он токарь был, она была графиня,
и вот судьба свела их глаз на глаз...
Шальная ночь гудела соловьями,
и месяц млел от призрачной тоски.
"Мне хорошо, - она сказала, - с вами!"
Он промолчал, лишь стиснул кулаки.
Она цвела заманчиво-жестоко,
ее желал и мертвый, и живой.
Но он был токарь, первоклассный токарь,
и секретарь ячейки цеховой!
Вуаль графиня скинула не глядя,
но он угрюм, как танковый завод.
Графиня рвет с себя тугое платье,
но он угрюм... Графиня дальше рвет.
Графиня бьется, стонет, свирепеет
в почти предсмертной чувственной тоске.
Он членский взнос (четырнадцать копеек)
в кармане сжал до хруста в кулаке.
Графинин вид чертей ввергает в трепет!
Бог очумел от шелковой возни!..
Сам Луначарский, вдруг явившись в небе,
ему вскричал: "Возьми ее, возьми!"
Но он ее окинул гордым глазом,
и - "Нет! - сказал. - Хоть жгите на огне!"
Она лежала в стадии экстаза,
а он стоял немного в стороне.
Не сдался он, так чист и неповинен!
Бушуй, наш враг, от ярости бушуй!
.
.
Я гляжу на тебя, любя,
твои локоны тереблю...
Я люблю в тебе не тебя,
я другое в тебе люблю.
Ты – успехов моих музей,
ты – в меня из меня окно.
Для тебя я бросал друзей,
и родных разлюбил давно.
Свою меру добра и зла
ты сплела из моих систем.
Даже почерк ты мой взяла –
с завитушкой на букве “эм”.
Ты – тропинка в моих снегах,
ты – письмо из Москвы в Сибирь,
ты в долгах – голубых шелках,
ты – в силках у меня снегирь.
Ты должна мне, мой мил-дружок,
я держу тебя сотней рук.
Вдруг уйдешь – и пропал должок!
Я встряхнусь, как пустой мешок,
и пристроюсь на пыльный крюк...
.
* *
.
Я вам пишу звездой падучей,
крылом лебяжьим по весне...
Я вам пишу про дикий случай
явленья вашего во мне.
Пишу о том, как пел несмело:
взойди, взойди, моя заря!..
Я ради вас талант подделал,
как орден скифского царя...
Как я дружу с нейтронным веком,
как ярким словом дорожу...
И как не стал я человеком,
я вам пишу...
.
.
Жизнь моя, поэзия, подруга...
Я в стихах тонул, горел и мерз...
Очи мне не выклевала вьюга,
хоть прошел под вьюгой много верст.
Скажут: поза? Да, возможно, поза...
Жизнь – она из поз и прочих крох.
Пусть сгниет раздавленная роза,
а в гнилье взойдет чертополох!
Я не жду бессмертья ни минутки,
мне дороже – пальцы на струне,
чтоб рядком сидели проститутки,
весело болтая обо мне.
.
* *
.
Хвалю запев в любом рассказе,
и сам начну издалека:
...Стоят казармы на Парнасе,
снежком присыпаны слегка.
Здесь начеку зимой и летом
поручик Лермонтов и Фет...
И сам Шекспир здесь спит одетым
уже четыре сотни лет.
Лишь иногда тумана стенка
качнется в мареве луны, –
и на свиданье Евтушенко
крадется мимо старшины...
Лишь иногда майорской дочке
ударят в сердце соловьи, –
и Вознесенский прячет очи,
еще хмельные от любви...
Бессмертье скучное изведав,
томятся пленники времен.
И за казармой Грибоедов
из пистолета бьет ворон...
Вот так великие зимуют,
и дозимуют, наконец, –
когда к Парнасу напрямую
прискачет пламенный гонец.
И Блок ружьем ссутулит спину,
и Маяковский – с палашом...
Парнас пустеет, а в долину
стремятся вороны гужом...
Война сегодня быстротечна,
война бездумна и беспечна,
война всеядна, как война, –
ей даже музыка нужна...
Но под полотнищами света,
под вой военныя трубы –
конец войне, и над планетой
взошли салютные столбы.
И сквознячком в народной массе
летает дым – победный чад...
Гудит толпа... А на Парнасе
казармы холодно молчат.
Совсем озябшая березка,
над ней – холодная звезда...
Но – чуткий звук... А может, просто
звенит святая пустота...
Но вздрогнет заяц на опушке,
но веткой белочка качнет,
но скрипнет дверь, и выйдет Пушкин,
и кружкой снегу зачерпнет.
.
* *
.
Эта пьеса шла под гром винтовочный,
ухала мортира за горой,
падала под пулями Дюймовочка,
весь дырявый, падал главгерой...
Но вставал и шел шагами быстрыми!
Весь дырявый, песню запевал...
Драматург! не надо много выстрелов.
Лучше – бац! – и сразу наповал.
Нам не надо мокрого и страшного,
нам наскучил пистолетный лай...
Ты слезу у зрителей выпрашивал?
Мы заплачем. Только не стреляй.
.
* *
.
ПАСЫНОК
.
Когда-нибудь вечером синим,
без дум, без любви и мечты,
я вдруг попрощаюсь с Россией,
и стану с Россией на “ты”...
Зачем ты меня не любила,
терпела, стыдливо кривясь?..
В припадках беззлобного пыла
с тобой я налаживал связь...
Покорный твоим обещаньям,
признания ждал много лет...
Возьми же теперь на прощанье
моей головы амулет!
Прощай и забудь кривотолки.
Ведь люди чего не наврут!
...Курки моей верной двустволки
чачакнут и станут во фрунт!
К исходу лирической ночи,
как раз на коровьем реву,
бровями взмахнут мои очи
и шумно взлетят
в синеву.
.
.
Идеи дикие глотаю,
читаю Брема и Дидро...
Всю ночь сижу, изобретаю
тарелку, ложку и ведро...
Мне Джемс Уатт - прямой начальник,
весь мир - не больше, чем товар...
Я изобрел утюг и чайник,
велосипед и самовар...
Я луч звезды разбил на звенья,
открыл породу новых рыб.
В пределах музыки и пенья
я изобрел тележный скрип.
Я с неба звезды не хватаю,
но плещет творческий экстаз…
и я опять изобретаю
топор, пилу и унитаз...
Я - исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым...
Мой мозг трагично неисправен,
и уж ничем не исправим!
.
.
Певец и свиньи
.
"Отдай нам яркое словечко,
воспой тоску животных дней!.."
А он стоял, бледней, чем свечка,
в кругу непуганых свиней.
Он знал богинь, и знал разбойниц,
он ведал к сердцу сто дорог...
Но свиньи сладостней любовниц
ему слюнявили сапог.
В дерьме две курицы копались,
напав на теплые харчи...
Хвосты свиные загибались,
совсем как нотные ключи.
Кабанья рыжая Антанта!
Довольства скотская пора...
Как здесь бессильна мощь таланта!
Как не хватает топора!..
"Мечи слова, чтоб хряк заплакал!
Чтоб шерсть струилась на козле..."
...И бисер нежно зататакал
по утрамбованной земле.
.
.
Дружище-спирт уже не радует,
в башке грохочет порожняк...
Смотрю на улицу косматую -
и все на улице не так...
Девчонка в юбочке лавсановой -
сама святая чистота, -
как отклик Неточке Незвановой,
легко маячит у моста.
Меня там нет, и, право слово,
там даже пыль ласкает глаз!
Везде красиво и толково, -
везде, везде, где нету нас...
Душа - гадюка подколодная -
ни дать любви, ни взять огня...
Уйду - и комната холодная
теплее станет без меня.
Друзья мои в богатом праве
меня с опаской обходить...
Лишь черных слов я им оставил,
чтоб чем-то гроб обколотить...
Сточились когти, мыслей клочья,
и крыльев срезаны углы,
и не клекочут, не клекочут! -
поют отходную орлы...
Но встать! Но выйти! Но ударить!..
Кого-нибудь, за что-нибудь...
Когда ж успел я прогитарить,
убить, проспать, пропить свой путь?.
Сиди и всхлипывай - под занавес -
свое последнее "прости"...
...К мосту, до Неточки Незвановой
уже, конечно, не дойти...
.
Другие статьи в литературном дневнике:
