Romana ПОСЕВ
.
Вот и ты, мой лес, что сердцу мил!
Хочется обнять приветным взглядом,
слышать шум твоих роскошных крыл,
и вдыхать зелёную прохладу...
по колено в травы забрести,
где малинным вкусом время тает,
притаившись ягодой в горсти –
всё моё, до капли, без утаек.
Вон его круги на пнях – вразбег,
и в побегах юного подлеска.
Чудится – пускает корни век,
будто вещий лик на старой фреске.
Разреши мне тоже – прорасти,
на опушке косточку черешни
закопать – надеждой во плоти,
что взойдёт посев порою вешней.
Шкодина Татьяна КИНОШНОЕ
.
Героини прославленных фильмов живее тех,
Кто остался за кадром, о большем желать не смея...
Если жизнь – это фильм, то мечтать о ролях не грех.
И она размечталась, хотя далеко не фея.
Режиссёр разленился, с небес не следит за ней…
А сценарий бездарный! Одна суета и скука.
У соседей иначе. Шекспировский взрыв страстей,
Хоть пропойца сосед, а жена его потаскуха.
Там, у них за стеной звон посуды и женский плач.
Настоящий Отелло – того и гляди задушит.
…У неё – опускаются руки от неудач,
В океане тоски ни клочка вожделенной суши.
Два разрушенных брака. Осталось «работа – дом».
В эпизодах случайные связи, и те недолго.
…А сегодня гроза, за окном барабанит гром.
Ей бы стать Катериной. И вот она рядом – Волга.
Бесконечными дублями мимо несутся дни,
Извивается плёнка. Отснять бы всю жизнь сначала…
…Режиссёр наливает ей водки: «Забей, глотни.
Я и сам не в восторге от этого сериала.»
Ирина Полюшко ЗАДУМЧИВОЕ
.
Не наступает завтра никогда.
За поворотом — новое сегодня.
Оно меняет лестницы на сходни,
Упёртые в слепое никуда...
Такая ясность в этом... Не печаль,
А пауза струны от Страдивари.
Лишь суета — синоним всех аварий.
Смахни её, ненужную, с плеча.
Тарковщина. А может, пастораль...
Не ведаем, что там, за поворотом.
Купи билет — и вот они, ворота,
И яблонь запотевшая кора.
Однажды стать смотрителем в саду?
Подслушивать легенды и баллады?
Не лучше ль на заре стать частью сада,
Когда все завтра смолкнут и уйдут?
Шабалина Людмила ПРАВДОЛЮБ
.
Ах, как же приятно сидеть у камина,
цедить из соломинки пунш!
Под нежный чарующий звук клавесина
себя потихоньку тянуть из трясины,
и верить в прекрасную чушь.
Немецкая кошка урчит на коленях:
- Прелестно, mein lieber baron!
Фантазией яркой поддай на поленья -
Вот вишня созрела! На лбу...у оленя?
Плодов, словно звёзд - миллион!
На нитях сдержать ожерелье из уток
в охотничьих крепких руках.
Изысканно выложить враки на блюдо
и сразу прослыть у толпы "правдолюбом",
живушим всегда в облаках.
Чудачества, подвиги - планы по суткам,
любая задумка - на бис!
Другие кричат, мол, лишился рассудка.
Но правда во лжи - это вовсе не шутка,
а чудный фамильный девиз!
Искрятся в бокалах правдивые байки -
лекарство от всех передряг.
Мой тост для души: "Господа, улыбайтесь!
Для вас наготове небесный крюйс-брамсель,
и стравлены ввысь якоря!"
Скачко (Полеви) Елена СКАЗАЛА ЖЕНЩИНА...
.
Сказала женщина «Люблю!» и понесла в ладонях смыслы.
Тепло – навстречу февралю, а день и ночь на коромысле,
Переливая таусин* из одного ведра в другое,
Шепча «еси на небеси», и небо трогая рукою.
И поместилось сто веков в её одной бездонной жизни.
И сотни дерзких маяков зажглись как вызов катаклизмам,
Когда обрушивалась тьма на душу маленькой вселенной,
А белокрылая зима студила кровь в прозрачных венах.
Сказала женщина «Хочу!» и понесла в пригоршне солнце –
Без грёз по сильному плечу, сама себе конвой и лоцман.
А где-то плакала метель и бередила душу эхом,
Но фантастический апрель латал прореху за прорехой…
И отступали холода, напрасно вьюги рвали жилы.
И горы пятились, когда она сквозь них пройти решила.
Ресницы крася на бегу и разрывая шагом шлицу, -
Сказала женщина «Могу!»
И даже Бог с ней согласился…
*От таусинный – темно-синий (устар.)
Верис Дана МОРОК АЛЬВОВ
.
Стой же, Тирле, мой мальчик. Ни шагу за поворот!
Антрацитовой тьме Свартальфхейма не уберечь
тех, кто, бликом янтарным ведом, не страшась, бредёт
вглубь пещерных спирально-извилистых галерей.
Не гляди и не слушай… Но если пройдёшь вперёд,
то у самых корней заповедных угрюмых гор
ты узнаешь, ах, Тирле, как в плен навсегда берёт
хардингфеле глубокий и взбалмошный вскрик-аккорд.
Неподвижно и немо, не в силах взмахнуть рукой,
вдруг застынешь в восторге: средь мечущихся теней
тонких тел хоровод — безупречно един и скор —
ворожит, подчиняясь зовущей с собой струне.
В чёрный камень алтарный течёт золотой ручей,
искры силы медово мерцают сквозь монолит…
Тирле, милый, поверь мне, напрасно твой страх исчез —
горным альвам досужий людской интерес претит.
Подойдёт и коснётся рукой середины лба,
лёгкий выдох взъерошит соломенно-светлый чуб,
и уже не поймёшь: то ли видел, а то ли спал,
и приснилась — так странно! — волшебная эта чушь.
На рассвете, проснувшись в лесу у подножья скал,
возвратишься, как пьяный, с больной головой в село,
и узнаешь от встречных: с тех пор, как в горах пропал
мальчик Тирле, бедняга — уж лет двадцать пять прошло...
.
Ревербер ВАЛЬС МЕДНЫХ БАБОЧЕК
.
Рвало ветром, шипело листьями,
несговорчиво путало шаг;
васильковое небо выцвело,
в север взвесью дождей дыша.
Шел тропинками, в грусть влюбленными,
где стихий и стихир вино
льется в шорох, в метель лимонную,
цвет и шелест смешав в одно.
Стаей в огненном оперении
плавят листья бесчувствий лед
и, шурщащим на твердь падением,
искрам сердца даруя взлет.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
