Хронотоп и другие открытия Бахтина

Кедров-Челищев: литературный дневник

Хронотоп Бахтина
115 лет со дня рождения Михаила Бахтина


Бахтин не только привлекателен глубиной водоворотов свободной мысли. Он еще и опасен. Советская власть поняла это почти мгновенно. Обвинить этого мыслителя в чем-то конкретном было практически невозможно. Поэтому его обвиняли во всем. Хотели загнать в Соловки. Потом милостиво приговорили к ссылке в Кустанай. Затем загнали в Саранск, в Мордовию. Там он смиренно преподавал в Пединституте и писал в стол. Напечатанные в молодости работы о Достоевском были преданы советской анафеме и практически забыты. Книга о формальном методе вышла под фамилией друга и единомышленника Бахтина Медведева. И тоже была запрещена и забыта. Но не всеми. В 1960-ом году Георгий Гачев, Вадим Кожинов и Владимир Турбин – молодые начинающие филологи – направили Бахтину коллективное письмо, а затем приехали к нему в Саранск. Их героическими усилиями Бахтина удалось прописать в Москве. Затем началась мировая слава. Сегодня среди его последователей и Мишель Фуко, и Умберто Эко, и практически все крупные культурологи и филологи.
Но, если называть вещи своими именами, то следует признать, что Михаил Бахтин был, прежде всего, философом. Философия в то время заменялась схоластикой, замаскированной под марксизм. Пришлось маскироваться, приписывая то Достоевскому, то Рабле собственные открытия. Среди них три самых главных: полифония или многоголосие художественного высказывания, карнавальное начало и заимствованное у Эйнштейна и Германа Минковского довольно сложное понятие пространство-время или «хронотоп». Почему-то большинство исследователей зациклились на карнавальном начале. У студентов от зубов отлетает, что в средневековых мистериях верх становится низом, безобразное прекрасным, богатое бедным, а бедное богатым. Таков знаменитый обряд избрания бобового короля, когда нищего сажают на трон, а король ему прислуживает, напялив лохмотья. В политических целях этим баловался Иван Грозный, якобы посадивший на трон Симеона Бикбулатова, а сам стоял у подножия и смиренно ему прислуживал. И длилось это не день, а годы. Однако Бахтин имел ввиду совсем другое. Фактически он расшифровал строку партийного гимна «кто был ничем, тот станет всем». Его описание средневековых шествий и карнавалов есть не что иное, как затаенный хохот интеллигентного человека при виде советских демонстраций, митингов и манифестаций. Партийные боссы этого не читали и не понимали, но на всякий случай все запретили аж до 60-х годов.
Второе открытие – полифония, конечно прямое возражение советским вождям, утверждавших устами Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Не говоря уже о том, что с точки зрения логики и лингвистики это абсолютная абракадабра, сама претензия на «единственно правильное учение» отдавала безнадежной архаикой даже по отношению к диалектике Гегеля. Истина – это не конечное высказывание, а процесс. Бахтин же был горячим последователем, запрещенного в Советском Союзе Гусерля, который пошел еще дальше и определил, что любое высказывание содержит в себе обязательное противоречие. Математик Курт Гедель сформулировал это так: если высказывание верно, оно не полно; если высказывание полно, оно неверно.
Бахтин пошел еще дальше. Он услышал в речах героев Достоевского не два противоречащих друг другу высказывания, а целый хор голосов. Это похоже на фуги Баха, где основная тема возникает из множества других тем. Правда, у Баха есть генерал-бас, или главная тема. У героев же Достоевского нет никакого генерал-баса. Все распадается на множество, не поддающееся контролю.
На самом деле Бахтин говорит о многомерности слова, о неисчерпаемости смыслов, заключенных в любом высказывании, о невозможности единой идеологии, на которой и по сей день настаивают коммунисты. К тому же Бахтин был горячим сторонником принципа дополнительности Нильса Бора. Любое явление должно быть представлено с двух взаимопротивоположных позиций. Не жизнь или смерть, а жизнь-смерть, не живое или мертвое, живое-мертвое. Истина как раз в «или», в черточке посередине. Ну до этого всем нам еще расти и расти.
Третье, самое загадочное, – хронотоп. Дело в том, что великий математик Герман Минковский в 1905 году прочел доклад, где говорилось, что отныне время само по себе и пространство само по себе становятся пустыми химерами. Есть только время-пространство или пространство-время. Эйнштейн назвал это пространственно-временным континуумом. Бахтин предложил термин хронотоп. Хронос – время. Топос – пространство. Освоение такого подхода к миру и к жизни простирается в будущее. Физики и математики этим оперируют запросто, а мы пока пробуксовываем. И все же хронотоп Бахтина очень похож на вечность, где ничто не исчезает в потоке времен и само время опространствливается, становясь картиной, скульптурой или художественным текстом. Так что рано или поздно все мы встретимся с Бахтиным в бессмертии или в хронотопе.


«Известия», 17 ноября 2010 г.





Другие статьи в литературном дневнике: