Подборка стихов в журнале Таллинн
Фима Жиганец
Эта публикация в журнале "Таллинн" особенно дорога для меня тем, что стихи в неё подбирал Михаил Гофайзен - поэт взыскательный, с особым вкусом и мировоззрением. Уже то, что он предложил мне напечататься в журнале, представляющем в Эстонии современную русскоязычную культуру, - дорогого стоит. А мне было интересно взглянуть на своё творчество глазами несомненного мастера.
МГНОВЕНИЯ
И узрел я крылатого Джабраила; и кивнул Джабраил мне
рассеянно, как умудрённый хаджи бредущему мимо дервишу.
И вошёл я в смерть, и началось время смерти.
Аль-Шукир ибн Содир ас-Сиддик
...
Словно лев, одряхлевший в неволе,
Хищной памятью все мы храним
Юных лет изумрудное поле
И звенящее солнце над ним.
Что мы помним? фрагменты, детали...
Только целого нам не вернут.
Почему мы часов не считали,
Почему не жалели минут?
Как мы верили в мудрые книги,
Как усердно скрипели пером!
И неслись наши миги, как МИГи,
На далёкий свой аэродром.
*
а в эти мгновения
мы с юными снобами
жевали склонения
хрустели основами
и лопали ложками
премудрость стилистики
а буковки блошками
скакали на листики
*
Юность, как мезозойская эра:
Сладкой патокой время текло;
И жила в нас наивная вера,
Будто время - добро, а не зло.
И для скромника, и для нахала
Плыли медленно дни и года;
Нежно молодость нас колыхала,
Как карасика в банке - вода,
И гудели медовые пчёлки,
И тепло ворковал голубок...
Мы не знали, что счётчик защёлкал
И мотает секунды в клубок.
*
а в эти мгновения
с прилежными клушами
о сумрачном гении
мы лекцию слушали
немного туманную
слегка монотонную
про жизнь его манную
про жизнь его томную
*
Хватит Вечности всем для ночлега;
Я ещё не готов - а пора б.
Жизнь - всего лишь большая телега,
Как сказал наш Великий Арап.
И мелькают весёлые спицы,
И мелькают вдоль тракта огни,
И вспорхнули испуганно птицы,
Упорхнули испуганно дни,
Пролетели мосты и заставы -
И в ночи только звёзды одне...
Жить и жить бы; а я уже - старый,
В неприветной, глухой стороне.
*
но в эти мгновения
паду на колени я
сойдёт просветление
уйдут сожаления
что вытоптал годы я
как Трою данайцы:
смерть - пахнет свободою!
Так пусть начинается.
...........
Даже для южного ноября
Плюс четырнадцать – перебор.
Ливни – старинный осенний обряд –
Тоже отсрочили свой сыр-бор.
В доме моём полусонный комар
Ополоумел и тонко зудит,
Да опостыло пусты закрома
В левом углу богатырской груди.
Словно насмешка – бери и владей!
Только до рифмы, до дна, до зерна
Выгреб стихи неизвестный злодей
И не оставил в душе ни рожна.
Жутко и гулко; скрипят под ногой
Доски прогнившие. Звёздная пыль
Где-то звенит в паутине тугой.
Не дотянулся поганый упырь.
Нешто я в пригоршнях бережно нёс
Мятные звуки, хмельные слова,
Чтобы какой-нибудь уличный пёс
Стих мой дурманный за свой выдавал?!
Нешто за тем до весёлой весны
Житница добрая полнилась впрок,
Чтобы и белым стихом, и ржаным
Потчевал страждущих лживый пророк?
Поздняя осень. Дурная пора.
Листья повыжгли, а боль – недосуг.
Можешь скулить либо криком орать –
Разве что вздрогнет под крышей паук,
Послушай, женщина…
Да не меня, а Грига!
Что я? Заплесневелая коврига,
засохшая снаружи и внутри,
моя душа крошИтся; только Григ
живёт, поёт, взлетает, нежно плачет
и с колким снегом горечь слёз и ран
уносит прочь - где мрачные апачи,
чтобы спокойно переждать буран,
уже с коней усталых соскочили,
трещит огонь... Но в дебрях южных стран
снег умирает – хлёсткий ливень Чили
сечёт по крепким спинам игуан.
Как песня Сольвейг далеко слышна…
Послушай, женщина!
Ты говоришь – жена?
Пускай жена; послушай всё равно,
как льются слёзы, ставень бьёт в окно,
как шепчут дерева «прости» Борею,
склонясь под леденящею волной;
как я упорно, медленно старею,
как жалко трепещу, седой и белый –
на мёрзлой ветке лист заиндевелый.
И колыбельную мне напевает Григ:
Не оторвись от женщины, старик...
Ты слышишь, женщина? Ты слышишь ли меня?!
...................
КИСМЕТ
Вам держали "пушку" у лба?
Не сподобились? Ну и хрен с ним...
По-татарски кисмет - судьба.
Или, может быть, по-турецки.
Хочешь верь, а хочешь не верь -
Видишь сам, я мужик не хилый, -
Но когда распахнул он дверь -
Шибанула плесень могилы.
А в руке у него - "макар",
А с лица он - мертвяк зелёный...
"Я тебя, - говорит, - искал,
Помнишь, тварь, - говорит, - Алёну?"
Палец пляшет на спуске - мрак!
Мандражирует в ритме вальса...
Я же с нею не спал, дурак, -
Ну вот разве что - целовался,
Ну, слезу её стёр рукой,
Прикоснулся к ресницам длинным...
Так за что же ты, рог тупой,
В лоб мне хочешь влепить маслину?!
Ведь она ж была, как в раю,
Вдалеке от тебя, падлюки!
Приласкал я жену твою
За её великие муки,
Да за плач её дотемна,
Да за жизнь, что её пинала,
За любовь, которой она
Крылья белые обкорнала.
А его корёжит, волкА,
От обиды, бешенства, срама!
А в глазах у меня - тоска.
Только страху нету. Ни грамма.
Помирать, конечно, не мёд,
Но ни жути нет, ни озноба.
Любопытно - когда ж нажмёт?
Да и то сказать - не особо.
Чую в теле лёгкий напряг
От весёлого ожиданья!..
Вдруг гляжу: возникло в дверях
Удивительное созданье.
Как вошла за ним она вслед -
Поперхнулась в часах кукушка;
Тут её и признал я - Смерть.
Пропадай, моя черепушка...
Ты видал её - так на так?
Ничего, братан, поправимо.
Неспроста, родной, неспроста
К ней бредём по горло в крови мы.
Это всё брехня, что коса,
Что черны глазницы пустые:
Золотые у ней волоса,
И глаза у ней - золотые!
Как же, смертушка, ты нежна,
Как же бабы живые грубы!
Тянет руки ко мне она,
Раскрывает влажные губы,
Колокольцы её звенят,
И маня/т они, и ласкают...
И я понял, что жизнь - херня.
Хоть хорошая, хоть какая.
Что в той жизни? Пьянки с б л я д ь м и
Да мытаришь душу за грОши...
Жми, шепчу ему, падло, жми!
Что ж ты тянешь, такой хороший?
Светлый, радостный я сижу -
Бей бродягу хоть в лоб, хоть в спину!
...Не хватило псу куражу,
Опустил он свою волыну.
Дальше просто: зашли в кабак,
Накатили мы с ним "Пшеничной".
Он хотя на дух и слабак,
Но по жизни - мужик приличный.
Только мне - какие понтЫ?
Не от водки мне стало жарко:
Захмелел я от красоты,
Для которой жизни - не жалко!
Симпатичная баба - Смерть,
Особливо с доставкой на дом...
Есть такое слово - кисмет.
Ну, да вам объяснять не надо.
...................
Эту жизнь, как монету в кружку,
Мне швырнули - и что теперь?
Поливать слезами дерюжку
Перед входом в Господню дверь,
Непотребно скулить боярам
У небесных палат Царя:
Здесь так долго меня стояло,
Что пора бы таки внутря?
Я не жду, когда ангел свистнет
И расстелется тьма вокруг,
Я выхватываю у жизни
Каждый взмах её, каждый звук:
Удушающий цвет измены,
Стон заката и вкус луны;
Я сосу, словно кровь из вены,
Запах блюза, чужие сны,
Как пчела - нектары медовые,
Как телёнок - мамку в базке...
Мир безумный, мир заколдованный
В непутёвой моей башке
Отражается, обожается -
От блаженства бежит слюна!
Пусть Всевышний не обижается -
Жизнь я вылакаю до дна.
Опрокинусь сытеньким клопиком
(Что недопито – дососут!)
И, отпетый печальным попиком,
Поплыву я на Страшный Суд.
................
БАЛЛАДА О ДРАНОЙ ДУШЕ
А всё случится так наверняка
(Сценарий немудрён и неизбежен):
Господь проснётся, выпьет молока,
Вкусит того, что сам послал себе же,
Раскрывши пухлый кондуит в раю,
Скользнувши взором вниз по списку грешных
И ткнувши перст в фамилию мою,
Господь на ней поставит крест неспешно.
Как из бутыли сказочный колдун,
Потрёпанный, помятый и усталый,
В две тысячи нечёсаном году
Душа взлетит, освобождая тару,
И тело, словно надувной матрас,
В который ненароком ткнули вилкой,
Скукожится – и Богу всё отдаст,
Как малышу - его свинья-копилка.
Всё-всё отдаст: несбывшиеся сны,
Блуждания по дебрям книжных знаков,
Тяжёлый крест всегда любить иных,
А не безмозглых кукол Пастернака;
Всё изрыгнёт гнилое естество:
Мой страх, мои чуднЫе суеверья,
Мои припадки счастья – оттого,
Что горлица изящно чистит перья,
Впорхнув в моё раскрытое окно
И сев на бледный бюст Шакеспеара…
Всё, что трагично было и смешно,
Уйдёт из жизни, словно не бывало.
Но Тот, кто Божий промысел вершит,
В срок отведённый обнажая жало, -
К хвосту моей ободранной души
Привяжет всё, что ей принадлежало.
И в бездну неба от земных невзгод
Ночной порою или спозаранок
Душа рванёт, как ошалевший кот
Со связкою пустых консервных банок.
Она задаст такого стрекача,
Что заглушит унылый хор стенаний,
О встречные кометы грохоча
Жестянками моих воспоминаний.
И ключника едва не сбивши с ног,
Душа ворвётся в щель меж райских створок,
И нА руки поймает душу Бог,
И строго вопросит: «Пошто так скоро?
Пошто ты учинила кутерьму,
По космосу грехами тарахтела?
Ведь ежели раскинуть по уму,
Тебя бы – в пекло прямиком из тела».
Потом потреплет душу за ушкО
И вымолвит: «Считай, что пофартило;
Мурлычь, лакай парное молочко…
Небось, не Гитлер. Чай, не Чикатило».
...................
ИСХОД
Шершавое бревно по имени балан.
Вдоль по балану муравьиный клан
течёт, ведомый рыжим Моисеем;
а мы всё так же – ни куём ни сеем,
лысеем, пьём, блюём, опять косеем,
устало поросеем по Расее,
ревём белугой – сердце пополам!
А по балану движется народ,
Спешит от Авраама к Валааму.
Ах, только бы неведомый урод
бревно не шуранул под пилораму,
не обратил в кровавый триллер драму,
и муравьиных иудеев к Храму
привёл их пастырь – сушей или вброд,
сквозь дебри трав, по кочкам, через лужи,
по просекам и вверх по деревАм
ползи вперёд, весёлый караван,
к прекрасным землям, к чудным островам -
и может, насекомые, хоть вам
Бог распахнёт объятья… Ну же, ну же!
..................
Чего ты ищешь, Фауст, на вершинах?
Николаус Ленау
Чего ты ищешь, Фауст, на вершинах?
Ведь всё на месте: в море острова,
в мозгу туман, солдаты - при старшинах,
кинжал - в спине... И в целом жизнь - права.
Все козыри - при ней, а мелочь - в сносе,
и ты опять остался в дураках.
Нет в жизни счастья, Фауст, майн геноссе -
но есть порядок. В танковых войсках.
Всё как всегда: очередной Гертруде
придётся выпить свой стакан с вином;
рождаются стихи,
и умирают люди...
В Багдаде всё спокойно. В основном.
Мир замер. Время кончилось. Пока
секунд в резервуар не закачали -
остановилась пуля у виска,
застыли клочья пены на причале;
недвижно в подворотне босячьё -
команда алкашей из высшей лиги;
недвижим звук - свисает только «ё»
через губу у пьяного ханыги;
окаменели юные тела
в своём самозабвенье воспалённом:
Она и Он, в чём мама родила,
переплелись, как змей с Лаокооном.
А жизнь - течёт. Резервуар всосёт
горючее по самую макушку -
и пуля хрупкий череп разнесёт,
и алкаши допьют свою чекушку,
и, задрожав, любовники в огне
насытят ненасытное желанье,
и даже самодержец на коне
пошевелит своею медной дланью,
дождём обрушат птицы свой помёт
на Тверь и Тулу, на Берлин и Бремен...
Никто и не заметит, не поймёт,
что несколько пожиже стало время.
...................
КАЛЛИГРАФИЯ
Так хочется от шёпотов и страхов,
От тёмных завываний ведовства -
Бежать в страну счастливых каллиграфов,
Где разучиться звуки издавать,
А научиться в этом мире лживом,
Себя укрыв среди надёжных стен,
Искусству говорить штрихом, нажимом,
Скрещеньем странных линий на холсте,
И слышать трепет лат бесстрашных буши,
И звон мечей, и грозное "ки-ай!",
И погрузиться, словно в каплю туши,
Душой в бездонный чёрный океан...
..................
Не постигая буки и азы,
Я от пролога тороплюсь к развязке:
На всё смотрю глазами стрекозы -
Пронзаю мир и смазываю краски!
Как славно без оглядки, напролом,
Нацеливая вдаль глазной хрусталик,
Звенящий воздух рассекать крылом
И не вдаваться в мелкие детали,
Не видеть очертаний и границ,
Ни контуров, ни абрисов, ни граней -
Как будто всплески радуг и зарниц
Мелькают на взбесившемся экране!
Уже обжёг зрачки пожар цветной
И жалкий звук остался сзади где-то...
Не рассуждай, не жди - за мной, за мной
Ломись, опережая скорость света!
Да не ползи из пешек во ферзи,
А по-полтавски, словно Пётр на шведа, -
Банзай! - пронзай, дерзай, дерзи, скользи,
Не оставляя за собою следа...
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
