Кого Вы можете назвать лучшим из ныне существующих«Кого Вы можете назвать лучшим из ныне существующих поэтов?» Понимаете, я не могу вам сказать ничего о лучшем из ныне существующих, потому что лучших выделять бессмысленно. Я вам могу рассказать о моём недавнем литературном открытии (может быть, вам это понравится). Я прочёл стихи Веры Кузьминой. Вера Кузьмина живёт в Каменск-Уральском, она работает медсестрой, ей 40 лет. Стихи она пишет последние 5 лет. Она получила приз на конкурсе «Заблудившийся трамвай». Она пишет довольно… Знаете, вот такого яркого ощущения дебюта у меня не было, может быть, со времён Марины Кудимовой. Она и похожа немного на Марину Кудимову, но лучше, как мне кажется. И она похожа немножко на Марию Аввакумову, которую потом тоже унесло в какое-то безумие. Я помню её стихи: «Но ты очнись, потухший свет, скорей! // Зачем ты спишь, когда не спит еврей?» Но мне казалось, что начинала Аввакумова очень ярко. Я помню, как Слепакова восторженно её приветствовала и говорила: «Вот! Мясо, мускул есть в стихах». Так вот, Вера Кузьмина. Очень большая её подборка появилась сейчас в «Дне и ночи», хорошем красноярском журнале (можно найти в журнальном зале), и в одном петербуржском альманахе (не вспомню сейчас название) лежит буквально целая книга её стихов. Она, как и Борис Рыжий — такой поэт Урала, несколько упивающийся, по-моему, иногда чрезмерно уральской местной экзотикой, диковатостью и несколько демонстративной пьяной несчастностью, — в общем, поэт настоящий. Видно, что она очень хорошо владеет инструментарием современного стиха. Понимаете, что появляется иногда? У неё появляется такая довольно противная, к сожалению, интонация… Я вам сейчас попробую продемонстрировать. Интонация: «Ну да! А что? Да, вот мы такие! Мы — русские. Мы самые несчастные, поэтому самые лучшие». Её может унести в том же направлении, в котором унесло Аввакумову. Но у неё есть лирическая сила, лирическое чувство, есть свои интонации — ну, есть свой материал. Поэт вообще должен приходить со своей территории. И у неё есть этот быт полудеревенской, окраинной уральской жизни, этих двухэтажных деревянных бессмертных домиков, этого белья, которое сушится на верёвке, этих тёплых вечеров, когда сидят хмельные мужики. У неё очень точно подборка в «Дне и ночи» названа — «Совки». Она, как мне кажется, настоящий поэт. Но посмотрите, куда её может унести и что, по-моему, неправильно. Кстати говоря, я говорил о том, что Бродского делают имперским поэтом. Как видите, корневая Россия сопротивляется. Вот её стихотворение «Бродскому и не только» с эпиграфом «На Васильевский остров // Я приду умирать…»: Гаражи, да сараи, Да дощатая гать… Что ты, Бродский, забаял? Что придёшь умирать? Расскажу, как, до дому Не дошедши — на кой? — Я к проулку Речному Прижималась щекой, А старуха Парася У ворот подняла: «Эко чо, напилася… Ведь спалишься дотла. Шибко быстро да просто…» И отчистила грязь. Твой Васильевский остров Маловат для Парась. Что ты баешь: по-скотски? Мол, холопская кровь? Как презрительно Бродский Вскинул рыжую бровь! «К равнодушной Отчизне…» Слышь, во все времена Нам Россия — для жизни, Вам — для смерти дана. Мы не братья и сёстры Перед нашей страной: Вам — Васильевский остров, Нам — проулок Речной. Отвратительное стихотворение. Отвратительное прежде всего по такой интонации высокомерия. Кто она такая, чтобы обращаться к Бродскому — «слышь»? Надо всё-таки уважительно разговаривать с поэтом. Почему, собственно говоря, тот факт, что она сильно напилась в проулке Речном, как-то поднимает её над Васильевским островом? Это очень плохо. И, Вера, если вы меня сейчас слышите, очень плохое стихотворение вы написали — по-человечески плохое и эстетически. Это тем более обидно, что у вас есть превосходные стихи, стихи, которые выдают в вас блистательные зачатки. И мне очень жаль, что в самое ближайшее время, наверное, вас будут приватизировать критики, типа Бондаренко. А вы не давайтесь, не давайтесь! И ужасно мне тоже нравится: На осевших сосновых воротах Досыхает рыбацкая сеть. Мне охрипшей прокуренной нотой Над провинцией тихой лететь. Здесь ответы — лишь «по фиг» и «на фиг», Здесь, старушечью келью храня, С чёрно-белых простых фотографий Перемёршая смотрит родня, Здесь в одном магазине — селёдка, Мыло, ситец, святые дары, А в сарае целует залётка Внучку-дуру — бестужи шары. Половина из нас — по залёту Заполняет родную страну… (Блестяще сказано!) Мне — охрипшей прокуренной нотой По верхам — по векам — в глубину — В ласку тёплой чужой рукавицы, В стариковский потёртый вельвет… Дотянуть. Долететь. Раствориться. Смерти нет. Понимаете? Нет. Вот какая густая фактура, какая точность деталей! Блистательные стихи! А мне скажут, что это пошло, что это традиционализм какой-то. Да я вообще традиционалист, я такой же «совок», и мне ужасно это нравится. Вот замечательное стихотворение «Всего лишь сохнет бельё»: На вокзале гудят электрички, После дождика город просох. Осыпаются яблони-дички На колени уставших эпох. (Это очень здорово сказано тоже.) Сушит ветер трусы-парашюты, Ползунки и футболки мужей. Под заборами кашка и лютик, Над заборами — синяя гжель. И на лавках сидят с разговором — Каждый тёплому вечеру рад — Работяги, студенты и воры, Пиво пьют и ментов матерят. Я не буду дальше читать, но это очень хорошее стихотворение, любовью большой проникнутое. Понимаете, как-то удивительно: как только человек впадает в пафос, тут же ему изменяет литературное чутьё; а пока он просто пишет о том, как он любит всё это, всё у него получается, и вообще он большой молодец. Дмитрий Быков. Эхо Москвы. http://echo.msk.ru/programs/odin/1610806-echo/ © Copyright: Лариса Михайлова, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
