Без прошлого нет будущего.

Моя гражданская позиция - я с Гоголем.

Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый ХV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак). Это было, точно, необыкновенное явленье русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед. Вместо прежних уделов, мелких городков, наполненных псарями и ловчими, вместо враждующих и торгующих городами мелких князей возникли грозные селения, курени и околицы, связанные общей опасностью и ненавистью против нехристианских хищников. Уже известно всем из истории, как их вечная борьба и беспокойная жизнь спасли Европу от неукротимых набегов, грозивших ее опрокинуть. Короли польские, очутившиеся, наместо удельных князей, властителями сих пространных земель, хотя отдаленными и слабыми, поняли значенье козаков и выгоды таковой бранной сторожевой жизни. Они поощряли их и льстили сему расположению. Под их отдаленною властью гетьманы, избранные из среды самих же козаков, преобразовали околицы и курени в полки и правильные округи.
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы. Кончился поход — воин уходил в луга и пашни, на днепровские перевозы, ловил рыбу, торговал, варил пиво и был вольный козак. Современные иноземцы дивились тогда справедливо необыкновенным способностям его. Не было ремесла, которого бы не знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать, как только может один русский, — все это было ему по плечу. Кроме рейстровых козаковНэт, считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонныхСтанислав Козлов: стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварникиЛиса! полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух! Ступайте славы рыцарской и чести добиваться! Вы, плугари, гречкосеи, овцепасы, баболюбы! полно вам за плугом ходить, да пачкатъ в земле свои желтые чеботы, да подбираться к жинкам и губить силу рыцарскую! Пора доставать козацкой славы!» И слова эти были как искры, падавшие на сухое дерево. Пахарь ломал свой плуг, бровари и пивовары кидали свои кади и разбивали бочки, ремесленник и торгаш посылал к черту и ремесло и лавку, бил горшки в доме. И все, что ни было, садилось на коня. Словом, русский характер получил здесь могучий, широкий размах, дюжую наружность.

Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава. Тогда влияние Польши начинало уже оказываться на русском дворянстве. Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу. Он любил простую жизнь козаков и перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов. Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма. Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссарыФотина не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять оружие во славу христианства.

Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытоптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше.

Всякий приходящий сюда позабывал и бросал все, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на свое прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей. Это производило ту бешеную веселость, которая не могла бы родиться ни из какого другого источника. Рассказы и болтовня среди собравшейся толпы, лениво отдыхавшей на земле, часто так были смешны и дышали такою силою живого рассказа, что нужно было иметь всю хладнокровную наружность запорожца, чтобы сохранять неподвижное выражение лица, не моргнув даже усом, — резкая черта, которою отличается доныне от других братьев своих южный россиянин. Веселость была пьяна, шумна, но при всем том это не был черный кабак, где мрачно-искажающим весельем забывается человек; это был тесный круг школьных товарищей

Из-за какого дела пробили сбор?» Никто не отвечал. Наконец в том и в другом углу стало раздаваться: «Вот пропадает даром козацкая сила: нет войны!.. Вот старшины забайбачились наповал, позаплыли жиром очи!.. Нет, видно, правды на свете!» Другие козаки слушали сначала, а потом и сами стали говорить: «А и вправду нет никакой правды на свете!»

— Как! чтобы жиды держали на аренде христианские церкви! чтобы ксендзы запрягали в оглобли православных христиан! Как! чтобы попустить такие мучения на Русской земле от проклятых недоверков! чтобы вот так поступали с полковниками и гетьманом! Да не будет же сего, не будет!

«Янкель! скажи отцу, скажи брату, скажи козакам, скажи запорожцам, скажи всем, что отец — теперь не отец мне, брат — не брат, товарищ — не товарищ, и что я с ними буду биться со всеми. Со всеми буду биться!»

Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!

Много опечалились оттого бедные невольники, ибо знали, что если свой продаст веру и пристанет к угнетателям, то тяжелей и горше быть под его рукой, чем под всяким другим нехристом. Так и сбылось.

«Прощайте, паныбратья, товарищи! Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!»

Не успели оглянуться козаки, как уже увидели Степана Гуску, поднятого на четыре копья. Только и успел-сказать бедняк: «Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля!» И там же испустил дух свой.

Чем бы не козак был? — сказал Тарас, — и станом высокий, и чернобровый, и лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою! Пропал, пропал бесславно, как подлая собака!

Нечего описывать всех битв, где показали себя козаки, ни всего постепенного хода кампании: все это внесено в летописные страницы. Известно, какова в Русской земле война, поднятая за веру: нет силы сильнее веры. Непреоборима и грозна она, как нерукотворная скала среди бурного, вечно изменчивого моря. Из самой средины морского дна возносит она к небесам непроломные свои стены, вся созданная из одного цельного, сплошного камня. Отвсюду видна она и глядит прямо в очи мимобегущим волнам. И горе кораблю, который нанесется на нее! В щепы летят бессильные его снасти, тонет и ломится в прах все, что ни есть на них, и жалким криком погибающих оглашается пораженный воздух.

В летописных страницах изображено подробно, как бежали польские гарнизоны из освобождаемых городов; как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды; как слаб был коронный гетьман Николай Потоцкий с многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый, преследуемый, перетопил он в небольшой речке лучшую часть своего войска; как облегли его в небольшом местечке Полонном грозные козацкие полки и как, приведенный в крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем со стороны короля и государственных чинов и возвращение всех прежних прав и преимуществ. Но не такие были козаки, чтобы поддаться на то: знали они уже, что такое польская клятва.

Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..

А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!

Г.Сковорода
ложная позолотка есть блистательнЂе паче самаго злата, и что Иродова плясавица гораздо красивЂе, нежели Захаріина Елисавет. Но помни притчу: «Не славна изба углами, славна пирогами». «Не красна челобитна слогом, но законом». В самом сладчайшем ядЂ внутренній вред уничтожает сладость.

ложная позолотка есть блистательнЂе паче самаго злата, и что Иродова плясавица гораздо красивЂе, нежели Захаріина Елисавет. Но помни притчу: «Не славна изба углами, славна пирогами». «Не красна челобитна слогом, но законом». В самом сладчайшем ядЂ внутренній вред уничтожает сладость.

Хочешь ли быть царем? На что ж тебЂ елей, вЂнец, скиптр, гвардія? Сія есть тЂнь и мас- \277\ка. Достань же себЂ свышше сердце царское. Сим образом будешь едино с царем твоим. Дух правды, он-то есть сердце царево. Правда утверждает престолы сильных и обладает народами. И что сильнЂе ея? Кто яко правда? Сей есть истинный царь и господь — твердь и крЂпость, елей и милость. Сей дух да царствует в тебЂ!

Грязь любить — есть то быть вепром. Ганяться за нею — есть то быть псом. Вкушать ея — есть то быть зміем. Хвалить ее — есть то воспЂвать лестныя сиренскія пЂсенки. Любомудрствовать о ней — есть то мучиться легеоном бЂсов. Не земля ли раждает и звЂри, и скоты, и гады, и мухи? Так-то и сердце земное преображает нас в разныя нечистыя звЂри, скоты и птицы. Чадами же божіими творит чистое сердце, вышше всей тлЂни возлетЂвшее. Сердце златожаждное, любящее мудрствовать об одних кошельках, мЂшках и чемоданах, есть сушій велблюд, любящій пить мутную воду и за вюками не могущій пролЂзти сквозь тЂсную дверь в предЂлы вЂчности. Сердце есть корень и существо. Всяк есть тЂм, чіе есть сердце в нем. Волчее сердце есть родный волк, хотя лице и не волчее. Если перейшла в нея сила, тогда сталь точным магнитом стала.

Не той орел, що високо літає,
А той, що легко сідає...

Сила: Багато людей без природи починають великі справи, та погано кінчають. Добрий намір і кінець — всякій справі є вінець.

Афоризми Г.Сковороди
У тих, хто душею низький, найкраще з написаного і сказаного стає найгіршим.

Всяк есть тЂм, чіе сердце в нем. Всяк есть там, гдЂ сердцем сам

Не спит ловец. Бодрствуй и ты. Оплошность есть мати нещастія. Впрочем, да не соблазнит тебЂ, друже, то, что тетервак назван Фридриком. Если же досадно, вспомни, что мы всЂ таковы. Всю вЂдь Малороссію Велероссія нарицает тетерваками. Чего же стыдиться! Тетервак вЂдь есть птица глупа, но не злобива. Не тот есть глуп, кто не знает (еще все перезнавшій не родился), но тот, кто знать не хочет. 1787год

А я давича из того крайняго дуба взирал на жалостное сіе позорище. Взглянь! Видишь ли сЂть напялену? Не прошол час, когда в ней и вкруг ея страшная совершалася будто Бендерская осада. Гуляла в ней дюжина тетерваков. Но в самом шумЂ, и плясаніи, и козлогласованіи, и прожорствЂ, как молнія, пала на их сЂть. Боже мой, коликая молва, лопот, хлопот, стук, шум, страх и мятеж! Нечаянно выскочил ловец и всЂм им переломал шеи.
да устрашуся и трепещу беззаконныя жизни и сластей міра сего! О сласть! О удина и сЂть ты діавольска! Коль ты сладка, яко всЂ тобою плЂнены! Коль же погибельна, яко мало спасаемых! Первое всЂ видят, второе — избранныи».

Сыне мой единородный, приклони ухо твое. Услыши глас отца твоего и спасешися от сЂти, яко же серна от ловцов. Сыне, аще премудр будеши, чуждая бЂда научит тебе, дерзкій же и безсердый сын уцЂломудряется собственным искушеніем. И сіе есть бЂдственное. Сыне, да болит тебЂ ближняго бЂда!

Напал тетервак на снЂдь. Видиши ли сіе? Как не видЂть? Сіе и свинія видит. Но сіе есть едина точію тЂнь, пята и хвост. ТЂнь себЂ ни оправдает, ни осуждает. Она зависит от своея главы и исты. Воззри на источник ея — на сердце, источившее и родившее ее. От избытка бо сердца, сирЂчь от бездны его, глаголют уста, ходят ноги, смотрят очи, творят руки. Зри! Аще сердце тетерваково благо, откуду родилося сіе его дЂло, тогда и дЂло благо и благословенно. Но не видишь ли, яко зміина глава есть у сего дЂла? Сіе дЂло родилося от сердца неблагодарнаго, своєю долею недовольнаго, алчущаго и похищающаго чуждое...

Сія то есть истинная авраамская богословія — прозрЂть во всяком дЂлЂ гнЂздящагося духа: благ ли он или зол? Не судить по лицу, яко же лицемЂры. Часто под злобным лицем и под худою маскою божественное сіяніе и блаженное таится сердце, в лицЂ же свЂтлом, ангельском — сатана. Сего ради, видя неволю и плЂн тетервакову, жертвующую себе в пользу чуждую, не лЂнися работати для собственныя твоея пользы и промышляти нужное, да будеши свободен. Аще же не будеши для себе самаго рабом, принужден будеши работати для других и, убЂгая легких трудов, попадешь в тяжкія и сторичныя.

Что есть память? Память есть недремлющее сердечное око, призирающее всю тварь, незаходимое солнце, просвЂщающее вселенную. О память утренняя, яко нетлЂнная крила! Тобою сердце возлЂтает во высоту, во глубину, в широту безконечно, быстрЂе молніи сторично.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 11.09.2014. Без прошлого нет будущего.