Тристан Корбьер. Первый из проклятых.
Тристан представляет декадентскую линию во французской поэзии 70-х гг. 19 века.
Чахоточный, неудачливый в любви, Корбьер умер в безвестности, успев выпустить один единственный сборник стихов - "Желтая любовь" .
Название образовано по аналогии с французским выражением "желтая улыбка" (вымученная, искривленная улыбка).
Корбьер - поэт богемы, не буржуазной - благополучной и самодовольной, но неприкаянной и несчастной.
ПОКОЙНИЧЕК В НАСМЕШКУ
Вперед, проворный брадобрей комет!
Твоими волосами станут травы,
Из глаза брызнут в ямы и канавы
Болотные огни -- твой тайный бред.
И незабудка, и кукушкин цвет
Нальются смехом губ твоих трухлявых:
Цветы могил ты выведешь на свет!
С тобой легко могильщикам, поэт.
Им гроб твой -- вроде маленькой забавы:
Футляр от скрипки, слабый отзвук славы...
Ты -- мертв? Глупцы мещане! Вот ответ:
Вперед, проворный брадобрей комет!
Метр французского символизма, Верлен, «открыл» и издал Корбьера впервые во Франции в 1885 году
в своей обзорной книге «Проклятые поэты», посвященной Корбьеру, Рембо и Малларме.
«Проклятые» по Верлену, - значит непризнанные, безвестные…
Корбьер справедливо стоял на первом месте, поскольку и умер раньше всех,
и первым сполна узнал тяжелую десницу судьбы и непризнания.
Эдуар-Жоакен, позже взявший литературное имя Тристан в качестве псевдонима,
увидел свет в скалистой и сумрачной Бретани в 1845 году.
Его отец был неисправимым романтиком, атеистом, вольтерьянцем и довольно известным литератором.
После многих лет странствий, приключений, стычек с правительством и церковью и отсидки в тюрьме,
неугомонный папаша поэта обосновался в Морле,
женившись в свои пятьдесят с лишком лет на восемнадцатилетней девушке
и произвел с ней на свет троих детей, из которых Корбьер был самым старшим.
Успешная учеба Тристана в лицее была рано прервана начавшейся чахоткой, осложненной суставным туберкулезом,
что, по сути, и решило всю его дальнейшую судьбу.
Отныне, больной и одинокий, он превращается в отщепенца и изгоя в мире здоровых,
жизнерадостных и жизнестойких, а поэзия становится его единственной возможностью поквитаться со смертью.
Назло костлявой, Корбьер обживает одномачтовую яхту «Невольничье судно»,
подаренную отцом и названную так в честь его самого популярного романа, и становится моряком, пусть и ненадолго.
Жители побережья, часто встречавшие Корбьера, дали ему прозвище «Ан Анку»,
что на бретонском диалекте означает «Призрак смерти».
В самом деле, Тристан выглядел весьма красноречиво: худоба, высокий рост, всклокоченные волосы…
Точь в точь как позже у шарлевилльского гения Рембо.
Все-таки недаром Верлен свел этих двух поэтов воедино в своем сознании:
они были чем-то поразительно похожи и внешне, и по духу, невзирая на разницу в возрасте и происхождении.
Корбьер уезжает со своими приятелями-художниками в Италию (он, кстати, сам неплохо рисовал),
а оттуда, влюбившись в актрису, по пятам за нею в Париж, - на Монмартр.
Два Парижа. Ночь
Ты — море плоское в тот час, когда отбой
Валы гудящие угнал перед собой,
А уху чудится прибоя ропот слабый,
И тихо чёрные заворошились крабы.
Ты — Стикс, но высохший, откуда, кончив лов,
Уносит Диоген фонарь, на крюк надетый,
И где для удочек «проклятые» поэты
Живых червей берут из собственных голов.
Ты — щётка жнивника, где в грязных нитях рони
Прилежно роется зловонный рой вороний,
И от карманников, почуявших барыш,
Дрожа, спасается облезлый житель крыш.
Ты — смерть. Полиция храпит, а вор устало
Рук жирно розовых в засос целует сало.
И кольца красные от губ на них видны
В тот час единственный, когда ползут и сны.
Ты — жизнь, с её волной певучей и живою
Над лакированной тритоньей головою,
А сам зелёный бог в мертвецкой и застыл,
Глаза стеклянные он широко раскрыл.
Два Парижа. День.
Гляди, на небесах, в котле из красной меди
Неисчислимые для нас варятся снеди.
Хоть из остаточков состряпано, зато
Любовью сдобрено и потом полито!
Пред жаркой кухнею толкутся побирашки,
Свежинка с запашком заманчиво бурлит,
И жадно пьяницы за водкой тянут чашки,
И холод нищего оттёртого долит.
Не думаешь ли, брат, что, растопив червонцы,
Журчаще-жаркий жир для всех готовит солнце?
Собачьей мы и той похлёбки подождём.
Не всем под солнцем быть, кому и под дождем.
С огня давно горшок наш чёрный в угол сдвинут,
И желчью мы живём, пока нас в яму кинут.
Быстро развивается нехитрая канва его короткой жизни.
Роман не слаживается, итальянка уходит от больного поэта.
В 1873 году он издает на деньги отца свою первую и последнюю книгу, которая становится безоговорочно провальной,
однако вовсе не из-за качества содержавшихся в ней стихов, а потому что тогда еще не пришло время Корбьера.
Так часто случается.
Трудно было тогдашней читающей публике принять нового поэта, поскольку он не вписывался ни в одну привычную традицию:
ни в романтизм,
ни в искусство ради искусства,
ни в кружок «Парнас», возглавлявшийся блестящим Леконтом де Лилем.
Скорее, Тристана Корбьера можно было бы причислить к некоему поэтическому «панку»,
только без обезьяньих выходок, а замешанному на подлинной человеческой боли,
которой медленно умиравшему поэту всегда за глаза хватало.
Именно это, а также вполне понятную грубоватость и шершавость и трудно было принять прекраснодушным легкомысленным парижанам,
и, невзирая на все холодные усилия молодого таланта попасть хотя бы в одно из легальных литературных сообществ,
попытки найти общий язык закончились безрезультатно.
Впрочем, Корбьер был настойчивой личностью и непременно добился бы своего, если бы не чахотка,
которая наконец свела с ним старые счеты, и в 1875 году тридцатилетнего поэта не стало.
От него осталась единственная, но полновесная книжечка под символическим названием «Желтая любовь»,
чье второе издание увидело свет в 1891 году.
Большая слава пришла к Корбьеру гораздо позже, сделав его классиком французской литературы и национальным достоянием.
Вдыхая миры этого замечательного и глубокого поэта, читатель окунается в горькую, как море вблизи Бретани, стихию,
полную болезненных парадоксов, надежд и моментальных разочарований, отсветов большой человеческой судьбы
и получит изрядную порцию жизнестойкости из рук надежного, рано повзрослевшего мудрого друга.
СКВЕРНЫЙ ПЕЙЗАЖ
Песок мертвящий... Набегает
Волна, чтоб тишину толочь.
Болото, где луна глотает
Червей и коротает ночь.
Чумная тишь, где лихорадки
Таятся. Лешему невмочь.
Трава дурная. Без оглядки
Маг-заяц убегает прочь.
А Прачка белая уныло
Белье умерших разложила
Под волчьим солнцем... Жабы в ряд,
Как певчие судьбы-злодейки,
Усевшись на грибы-скамейки,
Зловонный источают яд.
http://tillsa.narod.ru/literatur/tristan.htm
Другие статьи в литературном дневнике:
