Габриела Мистраль
Безмолвная любовь
Ненавидеть бы тебя, подобно зверю,
чтобы ненависть в лицо швырнуть при встрече!
Но люблю я и любовь свою не вверю
ненадежной человечьей темной речи.
Ты хотел бы, чтоб признанье стало стоном,
чтобы пламени и бездны клокотанье,
а оно своим теченьем потаенным
выжгло русло -- и ни сердца, ни гортани.
Я -- молчание соленого лимана,
а кажусь фонтанной струйкой безголосой.
Немота моя страшна и окаянна,
но всесильней безъязыкой и курносой!
__
Люблю любовь
Бьет по ветру крылом, вольно топчет дорогу земную,
И трепещет на солнце, и любит лесное житье.
Не пытайся ее отогнать, будто думу дурную, --
Нет, придется признать ее!
Знает бронзы язык и язык умоляющей птицы,
Повелительный говор морей и ненастья нытье.
На нее замахнуться не вздумай, не смей рассердиться,
Нет, придется принять ее!
У нее все повадки хозяйки: поддавшись минуте,
Разбивает цветочные вазы и льды, как старье,
Не пытайся разжалобить иль отказать ей в приюте, --
Нет, придется впустить ее!
Отвечает на все, как всевидица, слух твой лаская, -
Изощренно коварство ее и искусно лганье.
Не божественная тебя мудрость спасет, а людская, --
И поверишь словам ее!
И завяжет глаза, но повязки льняной не сорвешь ты,
И протянет горячую руку, и примешь ее,
И пойдет, и пойдешь ты .за ней, хоть поймешь ты,
Что уходишь в небытие!
_
Отчаяние
Туман непроглядный, вечный -- чтоб я позабыла,
где выплеснута на берег соленой волною.
Земля, куда я ступила, незнакома с весною.
Как мать, меня долгая ночь от мира укрыла.
Вкруг дома ветер ведет перекличку рыданий
и воплей и, словно стекло, мой крик разбивает.
На белой равнине, где горизонт нескончаем,
я вижу закатов болезненных умиранье.
К кому же может воззвать та, что здесь очутилась,
если дальше нее одни мертвецы бывали?
Они лишь видят, как ширится море печали
между ними и теми, с кем душа не простилась.
В порту -- корабли; паруса белесого цвета;
они из стран, чьих людей не звала я своими,
моряки, незнакомые с цветами моими,
привозят бледные фрукты, не знавшие света.
И вопрос, как бы я задать его ни хотела,
не сорвется с губ, когда провожаю их взором:
их язык -- чужой, не язык любви, на котором
в счастливые дни моя мать свою песню пела.
Вижу: падает снег, -- так сыплется пыль в могилу,
вижу: туман растет, словно сама умираю,
и мгновений, чтоб с ума не сойти, не считаю,
потому что долгая ночь только входит в силу.
Вижу равнину, где боль и восторг бесконечны, --
по доброй воле пришла я к пустынным пейзажам.
Снег, как чье-то лицо, всегда за окном на страже,
его совершенная белизна вековечна.
Он всегда надо мной, как бога взгляд беспредельный
и как лепестки цветов апельсина на крыше;
и, словно судьба, что течет, не видя, не слыша,
он будет падать вот так же и в час мой смертельный.
__
Так хочет Бог
I
Земля станет мачехой, если
предаст и продаст мою душу
душа твоя. Вздрогнут от горя
и воздух, и море, и суша.
Меня в союзники взял ты --
прекрасней вселенная стала.
Шиповник стоял с нами рядом,
когда у нас слов не стало,
и любовь, как этот шиповник,
ароматом нас пронизала.
Но землю покроют гадюки,
если ты предашь мою душу;
не спев колыбельной сыну,
молчанья я не нарушу;
погаснет Христос в моем сердце,
и дверь, за которой живу я,
сломает нищему руку
и вытолкнет вон слепую.
II
Когда ты целуешь другую,
я это слышу и знаю;
глубокие гроты глухо
твои слова повторяют;
в лесу, на глухих тропинках
твои следы под росою, и я, оленем по следу,
в горах иду за тобою.
Лицо той, кого ты любишь,
в облаках встает надо мною.
Беги, как вор, в подземелья,
ищи с ней вместе покоя,
но лицо ее ты поднимешь, --
мое в слезах пред тобою.
III
Бог тебе земли не оставит,
если ходишь ты не со мною;
бог не хочет, чтоб пил ты воду,
если я не стою над водою;
он заснуть тебе не позволит,
если день ты провел с другою.
IV
Уйдешь -- на твоей дороге
даже мох мне душу изранит;
но жажда и голод в долинах
и в горах от тебя не отстанут;
везде над тобой мои язвы
кровавым закатом встанут.
С языка мое имя рвется,
хоть другую ты окликаешь;
я, как соль, впилась в твое горло,
как забыть ее, ты не знаешь;
ненавидя, славя, тоскуя,
лишь ко мне одной ты взываешь.
V
Если ты умрешь на чужбине,
то, с протянутою рукою,
собирая в нее мои слезы,
десять лет пролежишь под землею,
и будет дрожать твое тело
в тоске, как в ветре колосья,
покуда костей моих пепел
в лицо твое люди не бросят.
Другие статьи в литературном дневнике:
