Злое уныние
На экранчике моего смартфона отобразилось: «отец Григорий». «Ты знаешь, что такое злое уныние? - спросила меня матушка. «Знаю, - ответила я, хотя впервые услышала такое определение. – Это когда больше не хочется жить».
Написалось то, что я боялась опубликовать на своей страничке среди прочих виршей: не хотелось удручать друзей, пугать их своим состоянием.
Стихотворение было такое:
В отчаянии дошла до дна.
Поддержки глас: «Ты не одна», -
не укрепляет, и не утешает,
хоть в пепле искорка надежды шает.
Жду успокоится среди родных могил.
Все говорят: «Ты не даёшь сверх сил», -
и эта мысль банальной стала.
Прости, Господь, я жить устала.
Мне не набрать к разгадке жизни шифра.
Стих за меня напишет цифра.
И это никого не удивит…
Прости, прости, Всевышний Аудит.
Зришь, нахожусь я в дьявольской ловитве…
Звучу Твоим святым в молитве –
небесная ни с места рать -
всем на меня, похоже, наплевать.
И Ты молчишь, души моей Врачу.
Я знаю: закричу, что не хочу,
когда среди петардной круговерти
Ты для меня откроешь двери смерти…
Не хотелось огорчать друзей, которых я только что обрадовала сообщением о том, что Бог дал мне и силы, и возможность заработать и вырваться из моей финансовой кабалы.
Говорят, что друг познаётся в беде, а я абсолютно уверена, что по-настоящему друг познается в радости. Искренне соскорбеть и сопечалиться, за редким исключением, мы все можем, ибо сущность жизни - страдание, и эта дуккха Сиддхартхи Гаутамы – общеизвестна, как и то, что «существует источник страдания».
«К познавшим Истину восторженно примкнуть… Ты, с кем ушли Любовь и Счастье в землю, Мой жребий - жить, любить, но для чего? Мы так срослись, еще твой голос внемлю, И ты жива для сердца моего…» Паломничество Чайльд-Гарольда (Лорд Байрон) Несомненно «существует и прекращение страдания», - только мы по-разному понимаем «прекращение»: Бог сотрет всякую слезу с их очей. Смерти больше не будет, и страдания, и вопля, и боли больше не будет, потому что прежнее миновало.
Откровение Иоанна 21:4 — Откр 21:4
Отрёшь ли Ты слёзы с очей моих, или я этой мукой множу будущую муку?!
Нет, это не была «готовность лица», готовность сорадования. Так нельзя притвориться, лично я не способна на такое сострадание и, главное, такое сорадование.
«Слушай, ты сегодня меня до слёз… обрадовала, - говорила В. сквозь всхлипы. - Я не знаю, я как будто струна натянутая была всё это время… А когда услышала, что ты кредит этот закрыла, у меня как будто лопнула эта струна… И вот всё вылилось из меня… Вся изрыдалася… Господи, за кого молиться?! Кто тебе дал деньги, откуда они у тебя появились? Боже мой, я даже вообще этого предполагать не могла, ну как вот не верить Богу, если я молилась, чтобы Он избавил тебя от этого кредита… Ой, Люда… Я не знаю … скорей в себя прийти. Знаешь мне даже страшно стало. Так страшно, что вот как мне было уже тогда… Страшно, когда вот ощущение близости Бога….Вот Он здесь рядом, Он всё чувствует, всё слышит, всё видит…Всё делает, а мы вот такие вот… Живём как будто Его и нету… Вот представляешь, так страшно стало … Он здесь, Он же увидел и услышал … Я даже не знаю, что говорить … Я дар речи потеряла, - и неподдельные слёзы лились и лились, и выливались через горло, через голос, через эту изумлённо-взволнованную речь… - Он же увидел, услышал… Господи… Я даже не знаю, что говорить… Дар речи потеряла… Ой, Людочка… - и снова слёзы, слезы… - Я потом в себя приду, потом, может быть, поговорим… Я что- то очень разволновалась… Не могу я даже… За В. твоего тоже молюсь. Думала, что болезнь-то его исправит, а он вон чё делает… Молилась, ну что теперь делать. Действительно, это, наверное, крест твой и переживать, и молиться за него… Ой, Господи, слава Тебе за всё! Как же благодарить-то Бога, я не знаю… Люда, ну ты хоть мне скажи, за кого молиться ?! Кто, кто тебе помог? Почему ты молчишь и не хочешь сказать?! Ты заработала что ли столько? Или кто тебе дал денег… на этот кредит долбанный? Ой, Господи, прости меня , грешную…»
Да у меня не было предполагаемого подругой щедрого благодетеля. Только Он, милосердный неравнодушный благой всепомогающий небесный Благодетель. Молодые коллеги изумлялись тому, как я могу работать шесть дней в неделю по десять часов. Я приезжала домой – иногда валилась без молитвы - и тут же засыпала. Но в самом процессе мне было легко. Я видела, как блестели глаза Усмона, как он судорожно что-то записывал из тех духовных нарративов, которые я озвучивала в языковом и литературном контексте, как зло смущалась гардеробщица-вахтёрша, О. М. – глаза и уши нашего учебного корпуса. «А какая вот у Вас была сейчас тема? – как-то с завуческим апломбом она спросила меня, – просто я слышала, что студенты шли и говорили: «Как будто в секте побывали». В другой раз опять слышу от неё: «Студенты шли и говорили, что очень морально тяжело», но когда я спрашивала студентов: «Вам, правда, тяжело слушать меня? Правда, у вас такое ощущение, будто вы в секте?» Они отвечали: «Да ничё подобного мы не говорили… Вы наш самый любимый учитель». Я говорила с ними о тайне жизни, о необходимости ответить на вопрос «Для чего жить?», об абортах, о сквернословии, о том, что «жизнь и смерть во власти языка», и о том, что говорят о себе слова «счастье» и «совесть»… Я чувствовала, что всё это О. М. очень не нравилось, это ей было морально тяжёло (моя аудитория находилась почти рядом с её рабочим столом). «А…это ты сегодня слесарям пела «Очи чёрные, очи жгучие…?» Да, я пела, когда мы говорили о поэзии и песнях Великой Отечественной войны, и даже тогда, когда говорила о стилистических синонимах «очи – глаза – шары – зенки…»
Мне было легко, но когда мыши страстей прогрызали дыру в моей семейной лодке, и она стремительно наполнялась грязной, отравленной канализационными стоками водой, и надо было вычерпывать, вычерпывать и вычерпывать, дух саможаления, смешанный с отчаянием, входил в меня, и злое уныние ввергалась в мою душу. И всякий день, Господь, утешал меня через кого-то из Своих святых.
25 декабря
«Евр.10, 1–18; Мк.8, 30–34). Пригласив следовать за собою с крестом, Господь указывает при этом путь сей, устраняя главные к нему препятствия не внешние, а внутренние, коренящиеся в сердце человеческом. Хочешь, как бы говорит Он, идти вслед Меня, — во–первых, не жалей себя, ибо кто будет жалеть себя, тот погубит себя; во–вторых, не связывайся корыстолюбием, ибо “какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?” В–третьих, не стесняйся тем, что скажут или как смотреть на тебя будут другие: “ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми ангелами”. Саможаление, корыстолюбие и стыдение лица человеческого — главные цепи, которыми держится человек в жизни небогоугодной, на пути страстей и греха. Они — главные препятствия к обращению грешника; они же — главный предмет борьбы духовной в человеке кающемся и в начавшем уже приносить плоды покаяния. Пока эти нити не отрезаны, жизнь христианская в нас ненадежна, полна преткновений и падений, если не всегда внешних, то внутренних. Вот и присмотрись всякий к себе хорошенько, и если есть что в нем из сказанного — позаботься отрешиться от того: иначе не надейся взойти к совершенству о Христе, хоть внешне будешь и очень исправен».
(преп.Феофан Затворник)
Злое уныние на некоторое время уходит прогуляться по предпраздничному городу, поглазеть на ёлочные базары, на оживлённых людей, увлечённых новогодними закупками и, набродившись, неслышно возвращается через незакрывающиеся двери нашей квартиры, и тогда снова становится не хотеться жить от недовольства собой и всеобщего несоответствия.
Единицы касаются содержательной глубины,
претерпевая всеобщность вины.
Бабахают фейерверки - веселится народ,
А под Волчанском форсируют вброд
реку Волчья, по горло в воде,
к Победе в крови идут по беде.
Ты спаси, пощади, отрезви, вразуми,
помешательство наше и вражье уйми…
Ты взираешь с Креста и устало молчишь…
Для кого-то война – в телевизоре лишь ,
В них глаза – на задвижку, и душа – на замок.
Кто им тот в лазарете, что без рук и без ног?!
… … … … … … …
Тяготится знакомая обманчивой тишиной,
оставленностью, обидой, больной спиной…
Говорит, что жить легче, когда нет детей…
Ты меня обрезаешь, а я всё не святей…
Неритмичность и мерность вперемежку витает.
В каждом тёмном окне кто-то сонно страдает.
В каждом светлом окне свой маленький ад,
неустроенный строй и строка невпопад…
Открываю чтение на день и мысли Феофана Затворника:
Евр. 11, 17–23. 27–31; Мк. 9, 42–10, 1). “Всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится”. Перед этим говорил Господь о том, что должно быть готовым на всякого рода пожертвования и на всякие дела самоотвержения, лишь бы устоять на добром пути. Хоть бы жертвы эти были дороги нам, как глаз, или необходимы, как правая рука, надо принести их не задумываясь; ибо если пожалеешь принести такую жертву, и вследствие того увлечешься с правого пути на неправый, то принужден будешь в будущей жизни страдать вечно. Итак, принеси жертву, болезненную и скорбную здесь, чтоб избежать мучений там. Без огненного очищения здесь нельзя быть спасену от огня вечного. Всякий, желающий быть спасенным, должен быть осолен огнем, пройти огненное очищение. Все мы, по закону сотворения, должны принести себя в жертву Богу; но всякий из нас нечист. Надо, значит, очистить себя, чтобы из нас составилась жертва, приятная Богу. Но стань себя очищать, отрывать страсти от души, будет больно, как от обожжения огнем. Это действие внутреннего самоочищения похоже на действие огня, очищающего металл. Металл бесчувствен. Если дать ему чувство, то он и очищение и жжение чувствовал бы одновременно; это самое происходит и в самоочищающемся человеке. Пройдя это действие, он бывает как бы весь пережжен огнем. Очистительный огонь проходит по всем частям его, как соль проникает осоляемое тело. И только тот, кто подвергается этому действию, бывает настоящею богородною жертвою; потому и необходимо всякому быть осолену огнем, подобно тому как в Ветхом Завете всякая жертва осолялась прежде принесения ее на всесожжение.
В то время, как я осмысляла «злое уныние», появилась «Заповедь» Редьярда Киплинга, отправленная из Ханты-Мансийска, с коротким сопровождением : «Люда, как это выносить, мне не понять… Дай силы, Господи!»
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.
Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»
Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой;
Будь прям и тверд c врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются c тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег, —
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Спасибо Тебе, Господи! Друзья и преп. Варсонофий опять укрепили меня:
«Не смущайтесь и не бойтесь скорбей. Скорби и радости тесно соединены друг с другом, так что радость несет скорбь, и скорбь - радость. Вам это кажется странным, но вспомните слова Спасителя: Жена егда раждает, скорбь имать, яко прииде год ея: егда же родит отроча, ктому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир (Ин.16:21). День сменяет ночь, ночь - день, ненастная погода - вёдро, так и скорбь и радость сменяют друг друга».
Да и матушка Татиана утешила, обещанием того, что там обязательно будет рай, если здесь – ад. «Да и ад-то здесь какой сносный! – добавила она. – Мне вот сегодня муж апельсины купил!»
Другие статьи в литературном дневнике:
